Она под запретом
Шрифт:
Все видели в ней леди с непростым прошлым, а я видел шлюху, которая всю жизнь искала возможность продать себя подороже. То, как она воспитывала свою дочь, подтверждало мои мысли. Людмила постоянно приводила ей в пример Луизу, ревностно следила за тем, как она обращается с приборами, таскала её с собой по магазинам, в салоны красоты и регулярно делала ей замечания. «Выпрямись», «Не размахивай руками при ходьбе», «Смейся тише», «Не скрещивай ноги», «Не морщи лоб» — она будто с детства готовила дочь стать гейшей.
— Отдыхал с друзьями? — понизив голос интересуется сука,
Время от времени я ловил на себе взгляд, которым она смотрит на меня сейчас. Искрящимся и голодным. Но настолько хреново думать о ней даже мне не хотелось. Она была красивой в свои тридцать два, но я никогда не воспринимал её как женщину. Она была женой моего отца. Если допустить вероятность того, что она готова трахнуть своего пасынка, я бы не смог сидеть с ней за одним столом.
— Не пытайся играть в мою мамашу. Актриса из тебя дерьмовая.
— Думаешь, я пробуюсь на роль твоей мамочки? — она улыбается ещё шире и запускает руку себе в волосы, отчего тонкая ткань майки натягивается на её сосках. Я не хочу туда смотреть, но по-другому не получается. Она делает всё, чтобы я смотрел именно туда.
— А ты только из душа, судя по всему, — её взгляд скользит по моему животу и застывает на полотенце. Запах её духов становится нестерпимым, потому что она опускается на край кровати.
В любой другой момент я бы выставил её пинками, но от выпитого алкоголя все реакции заторможены. Я смотрю на её шею, на оголившееся бедро. Знаю, что не должен, но отвести взгляд сложно.
— Где мой отец?
— Спит, конечно. Пётр много работает и очень устаёт.
Она произносит это с улыбкой, совершенно не смущаясь того, что сидит рядом полуголая. Словно получила надо мной какую-то власть. Дрянная фальшивая сука.
Я смотрю в её глаза и говорю то, что готов швырять ей в лицо каждый день:
— Ты его недостойна, дешёвка. А теперь свали отсюда на хер.
— Я пришла сюда не поболтать, — она пошло облизывает губы и в следующую секунду кладёт руку мне на член. Её лицо кривится в сочувственно-издевательской гримасе: — Всё ещё никакой реакции? И сколько же ты выпил?
Она сжимает мне пах и, даже несмотря на моё потрясение, получает незамедлительную реакцию. Я машинально перехватываю её ладонь. Хочу её убить и одновременно чувствую неконтролируемое возбуждение. В этом заключается разница между пьяным и трезвым. Умение делать правильный выбор.
Не прекращая по-проститутски мне улыбаться, она выдёргивает своё запястье и стягивает с себя майку. Меня прошибает ядерной похотью. У неё красивая грудь. Ненастоящая, но сделанная идеально.
— Сколько у тебя было женщин, Арс? — она щурит глаза, параллельно запуская руку мне под полотенце. Кровь стремительно льётся к паху, потому что она начинает мне дрочить. Я чувствую её острые ногти, её до омерзения гладкую кожу. Я ненавижу её в этот момент сильнее, чем способен, но и оттолкнуть от себя не могу.
Во рту пересохло, в виски словно залили свинца.
— Не твоё дело, сука.
— Они часто делали тебе минет?
Она смотрит мне в глаза,
Она снова дрочит мне рукой, и меня срывает. Я толкаю её голову обратно и, закрыв глаза, насаживаю на себя её рот, пока она давится своей слюной и мычанием. Это самое ненормальное, что может быть в мире, — желание делать этой суке больно. Больше её я ненавижу в этот момент только себя.
Она глотает мою сперму и смотрит на меня покрасневшими от слёз глазами. Желудок скручивается и поджимается к диафрагме. Я трезвею с каждой секундой. Её волосы всё ещё находятся в моей руке, а мир уже раскололся на до и после. И я понятия не имею, как мне с этим жить.
Шатаясь, я бреду в туалет, оставив её сидеть на полу. Там меня выворачивает в раковину прокисшим виски, шоком и желчью. Тело колотит озноб, свет, бьющий в глаза, уничтожает меня заживо. Я выхожу в спальню с твёрдым намерением её задушить, но там, к счастью или к сожалению, уже никого нет.
Глава 52
В тот день я уехал из дома ранним утром, ещё до того, как Луиза или отец могли проснуться. В моей новой квартире на тот момент полным ходом шёл ремонт, и мне пришлось снять номер в отеле. Я беспробудно пил неделю, чтобы забыть. Заливал в себя виски стаканами, не закусывая, но кадры дёргающейся головы и тёмных волос, зажатых в моей руке, всё равно пробивались сквозь дебри пьяного хаоса.
Я игнорировал звонки отца, просто потому что не мог с ним говорить. Тогда мне казалось, что я лишился этого права. Та ночь стала моим проклятием, нестираемым клеймом предательства. Я презирал свою мать за измены и сам поступил в разы хуже. Отец с детства научил меня отвечать за свои поступки, и тогда этот навык изрешетил меня насквозь. Побочная сторона ответственности — это умение чувствовать вину. Двадцать один — это полное совершеннолетие, и то, что я был пьян, вряд ли могло считаться достаточным оправданием.
Семь долгих дней я прокручивал в голове десятки способов, как жить с этим дальше, но не нашёл ни одного подходящего. Рассказать всё отцу означало разбить ему сердце и густо посыпать солью. Он, конечно, поверил бы мне и вышвырнул её из нашего дома, но это его сломало бы. Отец, как и я, — не умеет прощать предательство. Смог бы он простить меня? Я не был уверен. А у меня не так много людей, которыми я дорожу, чтобы рисковать.
Я до сих пор не знаю, чем был тот случай для неё: желанием заиметь рычаги давления либо банальной жаждой молодого тела. В любом случае она облажалась. После недели запоя я бросил пить и не подпускал её к себе на пушечный выстрел. Обходительнее тоже не стал. Да я бы и не смог при всём желании. Эту тварь я презирал каждой своей клеткой. Её и всё, что с ней связано. Я ненавидел запах её духов, ненавидел цвет её волос, ненавидел её походку. Меня бесила её дочь, потому что она была её отражением.