Опанасовы бриллианты
Шрифт:
— Красивая, сильная птица, но… хищник, — сказал он наконец. — Хорошо бы ее сейчас из ружья… Вы умеете стрелять?
— Нет… Муж у меня охотник. Разве этого не достаточно?
— Неужели вы никогда не пробовали выстрелить?
— Пробовала, только не из ружья…
— Из пушки? — улыбнулся Сергей Николаевич.
— Из пистолета… Мне муж давал выстрелить.
— Разве он у вас военный?
Женщина изменилась в лице и, почувствовав это, отвернулась:
— Да нет, инженер, у него остался с войны… Он у нас валяется без дела в комоде, иногда Федор берет его на охоту… Я
Как ни в чем не бывало, Сергей Николаевич спросил:
— Ну и что же, попали? Во что вы метились?
— В кепку — она на дереве висела, шагах в десяти. Не попала, конечно, да я, по совести, и не люблю стрелять.
— Как же это вы… с десяти шагов и не попасть… А револьвер, что, нашей конструкции?
— Бог его знает, какой, я ведь не разбираюсь.
Южная ночь наступает быстро. День уступает ей сразу, без борьбы. Они уже подходили к дому, когда погас последний луч света. В вечерней синеве потерялись неровности земли под ногами, и молодому человеку пришлось взять Нину Гавриловну под руку.
В саду дома, где жила Нина Гавриловна, Сергей Николаевич стал прощаться. Женщина остановилась под сливой, ветви которой касались ее пушистых волос, и он увидел ее нежный, мягкий профиль. Вдруг он исчез, Нина Гавриловна повернула лицо. И тогда Сергей почувствовал, что она очень близко от него, совсем рядом. Он стоял, опьяненный запахом духов, исходивших от нее, слушая ее учащенное дыхание, биение сердца. И ему казалось, что он видит, как поднимается ее грудь, как вздрагивают ее руки… Еще секунда, и он не выдержит, обнимет и поцелует эту женщину… Но нет, он не может этого сделать, не может… Закрыв глаза, он отступает на шаг и говорит тихо, боясь нарушить тишину, разбудить хозяев, детей:
— Спокойной ночи, спасибо вам за прогулку…
— До свидания, — слышит он ее голос откуда-то издалека. Ее уже нет, она исчезла, а он поворачивается и, твердо ступая, идет по улице…
Второй месяц бился над розыском брата Кордова Шумский. Все, с кем ему приходилось разговаривать по этому делу, ничего ясного сказать не смогли. А Шумскому нужно было лишь немногое — правильную фамилию. Но этого он пока не добился.
Пришлось связываться со всеми подразделениями Дальневосточного военного округа, где могли быть танкисты. Посылая запросы, Шумский просил найти офицера танкиста Игната Гуляева, либо Вузляева, либо другого человека, по фамилии, созвучной с этими, имеющего двоюродного брата Кордова Георгия Петровича, 1925 года рождения, и сообщить, где он находился в ночь на 29 мая.
Ответы приходили довольно быстро, но офицеров с такими данными в подразделениях не оказалось. Шумский аккуратно подшивал бумажки к делу — ждать оставалось недолго: не ответили четыре воинских организации.
От Чтецова время от времени поступали телеграммы: «Отдыхаю хорошо, беспокоюсь за экзамены», «Здоров, погода неважная, боюсь, что не хватит денег, вышлите дополнительно». Изотов читал их, показывая Шумскому, посмеивался, разглядывая последнюю:
— Расточительно живет парень, ничего не скажешь… — Но не получив ответа на шутку, вышел из комнаты.
А когда через несколько дней пришла телеграмма: «Поздравляю днем рождения Николая, возьмите деньги в комоде», Шумский просветлел:
— Так и есть, в комоде!
Обыск в квартире Михайлова делали очень тщательно. Шумский и Изотов осмотрели каждый предмет, ища дополнительные улики. Отпечатки пальцев, оставшиеся на электрической лампе, хрустальном бокале и бутылке из-под «Столичной», они пересняли на пленку. Револьвер, как и следовало ожидать, лежал в верхнем углу ящика комода под стопкой чистого глаженого белья. Изотов вынул его. Это была чешская «Зброевка»…
— Теперь пора ехать в Геленджик, — сказал Шумский. — Михайлова может кое-что добавить.
Нину Гавриловну Чтецов встретил на улице. Она была бледна и чем-то встревожена.
— Сергей Николаевич, меня вызывают в милицию, — сказала она, беспокойно блуждая по нему взглядом. — Мне так неприятно…
— Ну и что же? С пропиской что-нибудь…
Михайлова пожала плечами:
— Но ведь я здесь прописана.
— Может быть им нужны сведения, — безразличным тоном проговорил Сергей. — Хотите, я провожу вас в Геленджик?
Женщина мялась, думая о чем-то, и ответила неохотно:
— Мне не хотелось бы затруднять вас, но я буду рада, если вы поедите со мной.
В районном отделении милиции Михайлову приняли сразу. Шумский пригласил женщину сесть и хмуро посмотрел на нее, раздумывая, с чего начать. Нина Гавриловна съежилась от его взгляда и потупилась.
— Нам хочется познакомиться с вами, — проговорил он наконец низким гортанным голосом.
Допрос начался…
Чтецов не пошел в здание милиции. С Михайловой они договорились, что он будет ждать ее в скверике. Откинувшись на глубокую спинку скамейки, стоящей в тени под акациями, он задумался. Он знал о приезде Шумского еще накануне, виделся с ним, разговаривал. Знал о предстоящем допросе Михайловой и беспокоился, пожалуй, не меньше ее самой.
Прогулка на дольмены сблизили их. Сергей не мог подавить в себе чувства, вспыхнувшего в нем при расставании в тот вечер. И сейчас он вдруг ясно представил себе ее лицо, потонувшее в лунном свете, ее взгляд. Неужели эта женщина?.. Нет, он не мог поверить. Все время, когда он бывал с ней вместе, он пристально следил за каждым ее взглядом, каждым движением, и сердце подсказывало, что она не виновата. Но разве можно положиться только на сердце? «Тем более, оно оказалось не каменным», с горечью думал Чтецов.
Нина Гавриловна не возвращалась. Прошел час, другой, третий… Чтецов сбегал в столовую, наскоро пообедал, купил газету и вернулся в сквер. И хотя глаза скользили по строчкам, смысла он не понимал. Ему пришлось заставить себя прочитать газету до конца…
Подул вечерний ветерок, стало свежо. Михайловой не было. Сергей стал нервничать. Он не мог больше сидеть и бродил по улице до угла и обратно, насвистывая, чтобы ему самому казалось, будто он не волнуется.
Наконец вдалеке он увидел знакомую фигуру. Подойдя к Михайловой, Сергей заметил, что лицо ее было заплакано.