Опанасовы бриллианты
Шрифт:
— Налево. Ты что, Витенька, спишь, что ли? — Шумский обернулся к сидящему сзади Изотову.
«Победа» свернула на Средний проспект, потом на 19-ю линию и остановилась недалеко от дома, где несколько дней назад побывал Шумский.
Работники уголовного розыска вместе с дворником и понятым поднялись по крутой, плохо освещенной лестнице на третий этаж. Перед обитой клеенкой дверью квартиры № 20 Шумский остановился, вынул револьвер, снял предохранитель и положил его снова в карман. Изотов последовал его примеру.
На звонок долго никто не открывал. Пришлось нажать
— Кто там?
— Мы хотели бы видеть Потапенко, — ответил Изотов. Стукнула щеколда. Перед работниками милиции стоял человек лет сорока, полный, с круглым животом, без пиджака. Через плечо у него был перекинут портновский сантиметр.
— Это я Потапенко. Что вы хотите?
— Прекрасно. Мы должны произвести у вас обыск, — сказал Шумский.
— Обыск? Ничего не понимаю. Почему у меня? Это недоразумение! — плаксиво залепетал Потапенко, не впуская пришедших в переднюю. Шумский без приглашения прошел вперед, заставив отступить хозяина, и предъявил документы. Изотов закрыл за собой дверь.
— Проводите нас в свою комнату, — приказал он.
Комната Потапенко была небольшая, необычной формы — трапеции. В углу около печки стояла ножная швейная машина, которую освещала медицинская лампа с блестящим членистым корпусом. Лампа была согнута, и свет падал на материю, брошенную на машину. Шумский включил люстру и увидел рядом с машиной шкаф, на наружной стенке которого висел расправленный на вешалке коричневый пиджак.
На подоконнике ничем не задрапированного окна столпились винные бутылки; на кровати, покрытой грубым шерстяным одеялом, валялись газеты, выкройки, ноты, куски сатина. Обеденный стол не прибран — грязные тарелки, корки хлеба, недопитая рюмка вина говорили о недавней трапезе.
— Вы мне объясните, в чем дело, — говорил Потапенко, прохаживаясь по комнате и задевая стулья.
— Присядьте, — ответил Изотов. — Я думаю, вы знаете в чем дело.
— Из-за патента? Да? — проговорил, усаживаясь на потрепанный стул, Потапенко. — Кто-нибудь донес? — глаза его, вдавленные в мясистое дряблое лицо, бегали от Изотова к Шумскому, пытаясь уловить, что эти люди знают о нем.
Шумский махнул рукой и ничего не ответил. Оба работника милиции принялись осматривать вещи, попутно задавая вопросы притихшему хозяину комнаты.
— Чей это пиджак? — спросил Шумский, снимая его с вешалки и осматривая карманы, которые оказались пустыми.
— Мой… Старый он, все хочу его переделать, да времени не хватает.
— На что у вас время уходит? Вы где работаете?
Шумский подошел к машине и взял в руки мелок.
— Я дома работаю, шью.
— И на эти средства живете?
— Да, в основном на эти.
— В основном? — саркастически заметил Шумский. — Кому вы шили?
— Разным знакомым, товарищам.
Шумский обследовал шкаф, прощупал кровать, открыл ящик в машине. Среди иголок, старых наперстков, шпулек он заметил желтый патрон и вынул его.
— Вы холосты? — снова спросил он Потапенко.
— Холост.
— А как к вам попала губная помада?
Потапенко
— Ей богу, не припомню. Должно быть, кто-нибудь из женщин оставил… заказчиц…
— Насколько я понимаю, вы шьете мужское платье, — уточнил Изотов.
— Да, но, может быть… это были и не заказчицы…
— Ясно. — Шумский открыл патрон, цвет помады был темный, вишневый.
— А эту вещицу вам тоже заказчицы оставили? — зло засмеялся Изотов, держа на ладони небольшой револьвер. Лейтенант поставил на место запыленный бюст Оффенбаха и подошел к Потапенко, разглядывая находку. Опытным взглядом он определил калибр — 7,65, но кожух затвора, где обычно ставит клеймо фирма, был стерт и названия марки ему установить не удалось.
Аркадий Игоревич заметался под презрительным взглядом Изотова и быстро-быстро заговорил:
— Хе… вы знаете, эта штука попала ко мне чисто случайно во время войны. Хе-хе… Один полковник, который остановился у моей соседки, пошел однажды…
— Хватит, потом все расскажете, у вас будет полная возможность, — прервал угоднически улыбающегося Потапенко Изотов.
— Представьте, валяется у меня с тех пор, все думаю, надо бы снести…
— Это видно, что валяется, — щелкнул затвором Изотов. — То-то он такой чистый, будто из магазина. Ладно, достаточно. Кто приезжал к вам из Риги? Учиться играть на аккордеоне. Ведь вы еще и аккордеонист?
— Да, но сейчас я играю только дома, изредка, больше для души.
— Вы не ответили мне, — настаивал Изотов.
— Не знаю, кого вы имеете в виду.
— Далматов, например, не брал у вас уроков?
— Не слышал такой фамилии… — вскочил со стула Потапенко и закричал срывающимся голосом. — Вы же сами все знаете, зачем спрашиваете?
— Сидите, сидите, — поднял руку Шумский. — Спокойнее. Мы хотим уточнить кое-какие детали.
— Кто вам это сказал, тот пусть и уточняет, — тяжело дыша, повалился Потапенко на свое место.
— Думаю, вам это не пойдет на пользу… Кстати, вы знали Кордова Георгия Петровича? Он шил у вас что-нибудь? — спросил Шумский.
— Первый раз о таком слышу.
— Прекрасно, более ясного ответа я и не ожидал от вас… Собирайтесь, мы вынуждены вас арестовать.
Прежде, чем арестовать Потапенко, Шумский и Изотов старались собрать о нем как можно больше сведений.
— А он, голубчик, привлекался по 107-й, за спекуляцию, но за недостаточностью улик дело прекратили, — сказал Изотов, приехавший из районного отдела милиции.
В комнату осторожно заглянул Чтецов и, увидев товарищей, склонившихся над бумагами, засмеялся:
— Корпите, братцы? Бог на помощь.
— A-а, Сереженька, — вскочили с места друзья, — вот кстати!
— Конечно, куда-нибудь ехать, не иначе.
— Отгадал, дружище. Ты как пророк. В Ригу нужно прокатиться, а? — пожимая руку, говорил Изотов.
— Конечно, если не надо было ехать, разве б так меня встречали? — смеялся Сергей.
— Что, что ты, что ты, — сказал Шумский.
— Шучу я. — Чтецов шумно подсел к столу. — Ну, что нового?