Опанасовы бриллианты
Шрифт:
— А ты все сдал? Уже на работе?
— Все и все на «пять», можете поздравить, на третьем курсе. А на работе с завтрашнего дня, понятно? Так что прошу не беспокоить. Но могу вам чем-нибудь услужить, например, пригласить пообедать.
— Молодчина ты, Сережка. Раз-два и сдал. И что всего интереснее, что на лице твоем нет отпечатка бессонных ночей, — шутил Шумский.
— А в Геленджик зря, что ли, я ездил? — отозвался Сергей. — Запасся здоровьем, чтобы вам теперь было приятно на меня смотреть.
— Ну, нам конечно, не столь приятно, как твоим
— А пообедать не плохо, что скажешь, Алексей?
В столовой было много народу. Пока друзья ждали обед, они рассказали Сергею о том, что делали без него.
— Ну, а кордовское дело движется?
— Вчера одного арестовали.
Пообедав, все трое поднялись наверх. Шумский сел на диван, стал рассказывать Сергею о поисках аккордеониста, об его аресте, о заявлении.
— Да, но Назарова говорила, что у того интересная жена, а этот холост, — усомнился Чтецов.
— Мы об этом думали. Чепуха. Это просто показывает, что Кордов не очень любил говорить правду своей возлюбленной. Ему было выгодно, чтобы она его ревновала. Ну, он и расписывал красавиц, которых не существовало. А с Потапенко у него были деловые связи.
— Смотрите. — Шумский вдруг поднялся с места, заволновался, резко чиркнул спичкой. — У Кордова в портфеле брюки и отрез. Потапенко шьет. Очень вероятно, что он шил и Кордову. Коричневый пиджак-то я не зря взял с собой! Дальше. Записка и заявление написаны одной рукой, Потапенко… У него же найдена губная помада. Цвет ее схож с той, что обнаружена на шее Кордова. Там был один мазок, а Маринка мне, знаете, что заявила? Надо иметь одну губу, чтобы так поцеловать. Вот почему я так уверен, что женщины в момент убийства могло и не быть, во всяком случае, она не обязательна. Это была имитация поцелуя, причем неумелая, а мы не сумели распознать. — Увидев, что Чтецов хочет что-то возразить, Шумский поднял руку. — Минутку, Потапенко привлекался по делу спекуляции, правда, неудачно, но это уже сигнал.
— В чем же тогда причина убийства? — спросил Чтецов.
— Ишь, какой ты шустрый, — засмеялся Алексей, — все ему вынь да положь… Надо думать. Ты, наверное, когда маленький был, в кубики играл? У нас приблизительно то же: голова есть и ноги нашлись, а туловище еще гуляет…
Изотов и Чтецов засмеялись. Они любили Шумского за горячность, умение в серьезный разговор внести шутку.
— Ладно, хвост я вам достану, так и быть, — в тон сказал Чтецов.
— Мне кажется, что здесь умышленное убийство, — произнес Изотов. — Вряд ли Потапенко убил его из-за портновских дел.
— Конечно, — откликнулся Шумский, немного остынув. — Портняжничанье только ширма, а общее дело у них какое-то было. Не исключена возможность, что спекуляция. Но чем, кто в ней замешан, пока неизвестно. Думаю, через день-два мы узнаем.
Несколько дней с утра до позднего вечера Шумский и Изотов принимали посетителей — клиентов Потапенко. Каждый что-нибудь шил у Аркадия Игоревича. Брал он умеренно, исполнял быстро и аккуратно в назначенный
Шумский по обыкновению не торопился закончить беседу. Он давал волю наговориться собеседнику, если он оказывался болтливым, и забрасывал вопросами молчаливого посетителя. Дубенский, бухгалтер артели «Металл», был именно таким. Говорил он медленно. Казалось, что он все время что-то подсчитывает в уме.
— Кроме того, что вы у него шили, были еще какие-нибудь цели вашего прихода к Потапенко? — спросил Шумский.
— Нет… Хотя… один раз он предложил мне купить у него рубашку. Я ходил за деньгами домой, а потом вернулся к нему.
— Рубашку? Она была новая или ношеная?
— Новая, — помолчав, ответил свидетель.
— Какая рубашка — шелковая, полотняная, верхняя, нижняя? Не стесняйтесь, рассказывайте, — подталкивал бухгалтера Шумский, теряя терпение, но оставаясь корректным.
— Шелковый трикотаж, — мигая ресницами, произнес после паузы Дубенский.
— За сколько вы ее купили? Когда?
— Месяца четыре назад, за сорок рублей.
— Он объяснил вам, почему он продает ее? Может быть, у него было несколько рубашек?
— Нет, у него была одна. Он сказал, что она ему мала…
Закончив писать протокол допроса свидетеля, Шумский попросил бухгалтера принести ему на следующий день рубашку, купленную у Потапенко. Один из свидетелей, которых допрашивал Изотов, тоже купил у Потапенко рубашку из шелкового трикотажа за сорок рублей. И тоже она была маловата аккордеонисту-портному. Изотов не придал значения продаже, мало ли бывает, купил и не подходит. Он мельком сказал об этом Шумскому.
— Последняя, говоришь, была у него? — усмехнулся Шумский.
— А ну-ка вызови свидетеля завтра еще раз, пускай придет со своей покупкой.
Обе рубашки Шумский положил на стол. Это были сестры-близнецы. Правда, бухгалтерская чуть полиняла — он успел ее уже изрядно поизносить. Однако у той и у другой были одинаковые полоски: желтая, цвета беж, коричневая, затем белый просвет и опять полоски. Покрой, обшлага, полированные пуговицы — все говорило о том, что рубашки родились в одном месте, на одной фабрике, но какой?
Изотов вызвал эксперта из «Красного знамени». Седовласый крупный мужчина с очками на кончике носа исследовал изделия скрупулезно, через лупу: сначала лицевую сторону, потом изнанку, швы…
— Наш, отечественный трикотаж. Шелковая нить, сорт первый… — сказал он, взвешивая каждое слово. — Но должен вам сказать, что они сделаны не в Ленинграде. Машин, дающих такую вязку, у нас нет. По всей вероятности, это рижская продукция. И я не ошибусь, если скажу, что фабрики «Блонда». — Эксперт потер руки, как профессор, удачно выполнивший сложную операцию, потом аккуратно спрятал лупу в кожаный футляр. — Но для полной точности последнее я проверю и позвоню вам.
— Скажите, пожалуйста, какова продажная цена такой рубашки?