Опасные пути
Шрифт:
Маркиза обдумала все подробности своего ужасного дела; стакан, в котором было желе, был очень мал, так что в нем не было больше двух ложек. Когда сестра, которая пошла спрашивать доктора, можно ли больному съесть желе на ночь, вернулась с утвердительным ответом, маркиза взяла ложку и совершенно спокойно стала кормить больного. Бенуа с жадностью стал глотать прохладное кушанье.
— О, как вкусно!.. Нельзя ли еще ложечку?
Маркиза дала ему вторую ложку. Кроме нее около больного никого не было. Она не спускала с него взора.
“Годэн нашел то, что нужно”, — сказала себе Мария и поспешно отошла от постели; она не смела оглянуться и подошла к монахиням, раздававшим питье на ночь.
— Пожалуйста, раздайте больным вот это, — и с этими словами Мария вынула из корзины бутыль с морсом.
Монахини с благодарностью приняли морс и стали разливать его в кружки. К морсу не были примешаны ужасные капли Сэн-Круа. Отравленные кушанья не должны были попасть в руки монахинь, чтобы не могло возникнуть какого-нибудь подозрения.
— Бенуа, кажется, спит, — сказала подошедшая сестра Бенинья, — сегодня ему было лучше, а прохладное желе принесло ему пользу.
— Надеюсь, — сказала Мария. — А Шалалиля можно видеть?
— Конечно! Он, наверное, будет спокойнее спать, если Вы протянете ему руку на ночь.
Маркиза подошла к больному. Это был полный мужчина; взоры его добродушных голубых глаз, потускневших от продолжительной болезни, с радостью устремились на маркизу.
— Добрый вечер, — сказал он довольно крепким голосом, — мне сегодня гораздо лучше, чем три дня тому назад.
— Да, я уже слышала об этом, — ответила Мария.
— Я только очень сержусь, что меня кормят каким-то противным супом; вот его как раз несут.
Действительно в это время сестра милосердия принесла суп.
— Я не хочу есть его, — заворчал выздоравливающий, — уберите эту гадость и дайте мне чего-нибудь поосновательнее, для того, чтобы я мог поскорей выбраться отсюда!
Он нетерпеливо отвернулся.
— Кушайте, голубчик, — сказала монахиня, — этот суп принесет Вам пользу. Другого Вам еще нельзя.
— Я уже сказал Вам, что не хочу есть, — продолжал Шалалиль. — Ваши доктора ничего не понимают. Мне надо набираться сил, а Вы кормите меня этой бурдой! Кормите им своих собак, а я есть его не буду!
Он ударил кулаком по одеялу.
— Вот посмотрите, как раскапризничался наш больной, — с улыбкой сказала монахиня, обращаясь к маркизе, — я пойду позову доктора.
Мария удержала монахиню.
— Не надо, сестрица, я попробую уговорить его съесть суп. Ведь доктор еще более раздражит его. Дайте мне тарелку.
Монахиня подала маркизе суп. Шалалиль лежал, повернувшись к Марии спиной.
— Он бывает иногда очень несдержан, — тихо сказала монахиня, — и может выбить у Вас тарелку из рук.
— Что эта черная грешница там шепчет? — раздраженно проговорил Шалалиль, не оборачиваясь.
— Вот видите, он меня и видеть
— Хорошо, сестрица, я попробую дать ему суп, — сказала Мария.
Упрямец все еще не поворачивался. Монахиня ушла.
Тогда Мария поставила тарелку к себе на колени и внимательно осмотрелась кругом. Все были заняты своим делом, фигура маркизы закрывала тарелку, и ее движения не могли быть заметны другим. Она поспешно вынула из-за пояса бутылочку и капнула несколько капель в суп.
— Что, черная грешница ушла? — спросил Шалалиль.
— Да, Вы ее огорчили своим упрямством, — сказала Мария. Эти монахини очень добры, только под конец надоедают.
— Она заплакала…
— Неужели? — спросил добродушный Шалалиль, — как мне жаль ее!.. — Он немного повернулся. — Надо будет попросить у нее прощения, я не хотел обидеть ее.
— Лучше скушайте поскорее суп, тогда Вы и помиритесь.
Шалалиль сел на кровати и, немного поворчав, проговорил:
— Давайте сюда!
Маркиза подала ему тарелку, и он поспешно стал глотать ненавистный суп. В это время маркиза переменила банки от желе. Она вынула из корзины ту, в которой было отравленное желе, и спрятала ее в карман. Желе из стакана, находившегося в корзине, она незаметно вытрясла в носовой платок.
— Корзина и банки могут остаться тут, — пробормотала она, — все равно ничего не узнают.
Затем она обернулась к Шалалилю, который только что с большим неудовольствием съел последнюю ложку супа.
— Фу, — проворчал он, — съел всю тарелку.
Маркиза хотела заговорить с больным, но его глаза вдруг широко открылись, руки судорожно сжались и он глухо проговорил:
— Мне кажется, я умираю.
Маркиза подошла к постели и смело посмотрела в лицо несчастного, искаженное страхом и болью. Больной замолк и совершенно неподвижно сидел в постели; ужасные капли, казалось, сразу обратили его в мумию.
— Посмотрите, сестрица, — обратилась Мария к возвращавшейся монахине, — наш больной все еще упрямится, он хоть и съел суп, но сидит надувшись и ничего не говорит.
Монахиня пристально посмотрела на больного, напоминавшего собой статую, и прошептала:
— Как он бледен!.. Что с ним случилось? Вы замечаете, как изменилось его лицо?
— Нет; Вы ошибаетесь, сестрица.
— Я позову врача.
В эту минуту Шалалиль сделал движение, пробормотал несколько непонятных слов и лег.
— Видите, он хочет спать, — сказала Мария и отошла от постели вместе с монахиней.
Прежде чем выйти из зала, маркиза отважилась еще раз посмотреть на Бенуа; он лежал тихо и совершенно неподвижно; сквозь раздвинутые занавеси она видела его бледное, как бы окаменевшее лицо, услышала его хриплое дыхание. Это вполне совпадало с описанием действия яда, сделанного ей Сэн-Круа; так же хрипел умирая ее отец. Ужасная женщина совершенно спокойно и внимательно наблюдала за своей жертвой.