Опекая зло

Кроу Анаэль

Очевидно, мои слова произвели на эту женщину большое впечатление, так как её холодный кошачий взгляд смягчился, а тон, которым она повела беседу, стал теплее. По крайней мере, мне так показалось тогда. Но теперь я думаю, это был всего лишь неразгаданный мною трюк, применённый, дабы усыпить бдительность и завоевать хоть толику доверия.

– Мистер Майлз, - медленно проговорила Элизабет Оук, - я нисколько не сомневаюсь в вашей порядочности. Я вам верю. Но... Хорошо ли вы знаете мою дочь?

– Я видел её дважды и дважды с ней разговаривал - вполне достаточно, чтобы она оставила неизгладимый след в моём сердце.

– Вы просто очарованы ею, мистер Майлз, - со вздохом произнесла миссис Оук.
– Я прежде всего

мать, и не собиралась говорить вам всего... Но, учитывая ваше заявление..., - она явно колебалась, не решаясь на неведомый мне поступок.
– Видите ли, мистер Майлз, - наконец произнесла Элизабет Оук.
– Роуз всегда была очень болезненным ребёнком. Я дала ей жизнь слишком поздно, и, когда она родилась, сперва, её даже приняли за мёртвую... Только стараниям доктора Корнвика, старинного друга нашей семьи, и, конечно же, Божьей помощи она обязана собственной жизнью. Те несколько минут, которые она не дышала, сильно сказались на физическом и душевном здоровье. Конечно, её речь и поведение могут показаться со стороны вполне обычными. Но, скажу вам откровенно, Роуз чрезмерно склонна к всякого рода фантазиям и выдумкам. Часто она видит такое, чего нет на самом деле и - хуже того, - выдаёт видимое за действительное.

– Что вы хотите сказать этим?
– мрачно спросил я.

– Роуз больна, мистер Майлз, неизлечимо больна. Она страдает от галлюцинаций и резких перепадов настроения. Совершенный восторг может смениться в ней глубокой апатией или продолжительной истерикой. И то расположение, которое она сейчас выказывает вам..., никто не может гарантировать, что завтра её отношение к вам не изменится.

Видно, растерянность на моём лице была столь заметна, что миссис Оук приободрилась, и её голос под конец стал совершенно твёрдым и убедительным.

– Восемнадцать лет назад в нашей семье случилась трагедия, которую мы много лет успешно скрывали от окружающих. И впредь я надеюсь на вашу порядочность.

Я молчал. Смысл сказанного медленно доходил до моего сознания, и оно отказывалось его принимать. Хуже всего было то, что все мои мысли и переживания были написаны у меня на лице.

– Вам трудно поверить. Понимаю, - посочувствовала Элизабет Оук.
– Но не думаете ли вы, что я намеренно оговариваю собственную дочь?

Я отрицательно покачал головой.

– Я говорил с мисс Оук, и она представлялась мне абсолютно адекватной... Но, позвольте, как же тогда её помолвка с мистером Крафтом?
– задал справедливый вопрос я.
– Или на него признаки душевного расстройства Роуз не распространяются? Может быть, вы держите его в неведении касательно состояния её здоровья? Ответьте мне, миссис Оук, и, клянусь честью, все ваши слова останутся только между нами!

– Напротив, - брови миссис Оук взлетели вверх, и на совершенно гладком лбу обозначились тонкие морщинки.
– Как раз Мистеру Крафту известно всё. Он - честнейший и благороднейший человек. Правда, вначале он, как и вы, был просто ослеплён блистательной красотой Роуз, но даже потом, наблюдая её не в лучшем состоянии, принял решение жениться на ней. Увы, прогнозы врачей неутешительны, и однажды её странное поведение обернётся полным помешательством. Я признательна мистеру Крафту за его жертву. К тому же, его спокойствие и сдержанность оказывают на мою дочь самое благотворное влияние. Каждый день я молюсь за Изавеля Крафта Богу, а, заодно и за то, чтобы он осчастливил мою бедную девочку. Вот видите, - развела руками она, - я никого не держу в неведении. Думаю, в свете открывшихся обстоятельств вы сами откажетесь от встреч с Роуз. Тем более что последняя совершенно вывела её из душевного равновесия. Сейчас она пребывает в страшном состоянии, и, хотя и неумышленно, виною тому - вы.

На какое-то мгновение вся зелёная комната стала похожей на топкое болото. Я увязал в нём, не способный двинуть ни рукою, ни ногой, а голос миссис

Оук превратился в противное лягушачье кваканье, утомляющее слух и раздражающее нервы.

Роуз больна?! Безумна?! Бред! Но какая мать станет говорить подобное о родном ребёнке? Такого просто не может быть! Я видел её глаза, говорил с ней и мог поклясться самым святым, что эта девушка - не безумнее меня самого!

– У меня нет никаких оснований не верить вам, миссис Оук, - сказал я, видя, как жадно она ожидает моего ответа.
– Но и поверить слишком сложно.

– Прошу вас о снисходительности к моей несчастной Роуз. В сложившейся ситуации нам будет лучше покинуть Англию как можно скорее и вернуться в Италию, - небрежно обронила она.

– Могу ли я просить вас об одолжении?
– попросил я.

– Что вам угодно, сэр?
– настороженно спросила Элизабет Оук.

– Разрешите мне увидеться с ней ещё раз. Последний раз.

Глаза миссис Оук вспыхнули гневом.

– Вы как будто меня не слышали...

– Прошу вас, - настаивал я, но получил лишь твёрдый отказ.

– Исключено.

Миссис Оук непоколебимо стояла на своём. Мне стало совершенно ясно: она предпримет со своей стороны всё возможное и невозможное, чтобы мы с Роуз больше не встретились никогда, и постарается как можно скорее увезти её из Лондона, если не из Англии.

– Простите, мистер Майлз, что злоупотребила вашим временем. Прошу вас прислушаться к моим словам. Ради вашего же добра, - с этими словами миссис Элизабет Оук встала с кресла, дав понять, что мой визит окончен.

Из дома мистера Крафта я вышел в смятении, но вовсе не из-за услышанного от матери своей возлюбленной (с этого момента я буду называть её именно так), а из-за того, что миссис Оук по какой-то причине оговаривала собственную дочь. Право, её неблаговидным поступком могли управлять самые благие намерения. Возможно, это отчасти объяснялось тем, что мисс Роуз многое скрывала от матери, а то, что рассказывала о происходящем с ней, та принимала за фантазии и душевное расстройство. Но даже подобное не могло оправдать тех ужасных обвинений в безумстве, которые миссис Оук щедро расточала в её адрес.

Моё сердце сжималось от одной только мысли, что с моей Роуз могли происходить загадочные, необъяснимые события, которые так или иначе пугали её или радовали. Она не могла поделиться своими страхами и волнениями ни с кем, так как ей никто не верил - ни деспотичная мать, ни хладнокровный мистер Изавель Крафт, одним своим видом вгонявший невинное дитя в безрадостное уныние, принимаемое окружающими за спокойствие и душевное равновесие.

Ей не верил никто! Никто, кроме меня! Но это я, я и никто другой, видел в её руках абсолютно чёрную розу, каких в природе нет и быть не может! А если подобное случалось с мисс Оук неоднократно? Если это только одно из длинной череды странных происшествий, которые происходили с ней не впервые и задолго до нашего знакомства? Но даже если предположить, что миссис Оук права, и Роуз действительно больна - эту мысль я допускал в самую последнюю очередь и совершенно отказывался ей верить - не сама же она дарила себе эти проклятые чёрные цветы!

Одно я знал наверняка: мне совершенно необходимо повидаться с Роуз Лилиан и услышать всю историю от неё самой от начала до конца. Слова её матери подействовали на мою любовь отрезвляюще, хоть и не возымели ожидаемого ею эффекта. Я как никогда был уверен, что отличу зёрна правды от плевел лжи, если услышу всё от самой Роуз.

Немного успокоившись и отобедав в итальянском ресторане, я гулял по улицам Лондона до глубокой ночи, обдумывая и планируя свои дальнейшие действия, которые на тот момент считал самыми правильными. Прежде всего, я решил во что бы то ни стало поговорить с мисс Оук, и очень надеялся, что моё искреннее желание понять её тревоги извинит последующую, возможно, оскорбительную для молодой девушки, выходку.