Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Ты знаешь о фундаменталистах? — спросил доктор.
— Это у нас в Средней Азии, они хотят на всех женщин паранджу надеть и чтобы были гаремы.
— Приблизительно. Но главное, они хотят, чтобы миром правила их религия. Там очень интересная публика подобралась… Они хотят прервать все связи с вашим миром, они боятся, что ты или Веня — это зараза, которую император нарочно ввозит сюда, чтобы погубить наш мир, который, по их мнению, создан как полигон для будущего чистого, организованного мира. Они верят, что в конце концов они будут править
— Я понимаю, — сказала Люся, — что даже в самом глубоком подвале мы сразу начинаем гражданскую войну… А они, эти фундаменталисты, они прячутся? Их нельзя найти?
— А зачем их находить?
— Вас мало. Я думаю, что императору не нужны враги.
Доктор улыбнулся.
— Ты умница, — сказал он. — С тобой приятно разговаривать. Твой мозг, как необработанный, но чистый камень, отражает связи окружающего мира. Может, потому, что ты остаешься здесь зрительницей. Нас так мало, и всем страшно… Я думаю, что между императором и ветеранами достигнут статус-кво. Только не убеждай меня, что ты знаешь перевод этого выражения.
— Я не знаю, — сказала Люся, — но догадаться нетрудно. Это значит договор или заговор.
— Ты почти права.
— Они меня убьют?
— Они могут убить. А могут и не тронуть. Покушение на тебя состоялось, когда ты была еще никем. Теперь ты императрица и защищена обычаем.
— Разве раньше были императрицы?
— Здесь не принято составлять хроники или вести дневники. Для меня история без времени — черная яма. Для других — тоже. Мы ничего не хотим знать.
— А где я найду Соню Рабинову? — неожиданно спросила Люся.
— Если узнаю — скажу.
— Спасибо.
— Ты куда?
— Я хочу найти Дантеса. Мне нужно заполучить назад мои джинсы и кроссовки. Не ходить же мне вечно в подвенечном платье.
— Это очень красиво.
В дверь кабинета ударили — дверь распахнулась. Там стоял император, крепко подхваченный велосипедистами личной охраны.
— Ты почему от меня скрываешься? — сказал он. — Я же тоскую без тебя.
— Сейчас иду, — сказала Люся.
Она скользнула в узкую щель между его тушей и косяком двери. Император качнулся, стараясь прижать ее, схватить, но она уже стояла за его спиной.
— Я хочу найти Дантеса, — сказала Люся.
— А спать ты не пойдешь? — громко спросил император. — Мне так нравится с тобой спать!
— Обязательно пойду, но мы же только что встали, и теперь моему организму надо оправиться от того, что вы с ним натворили!
Император пожевал губами, соображая, обидели его или сделали комплимент. Наконец он решил обрадоваться.
— Правда, — сказал он, — тебе надо отдохнуть от меня.
— Вы не видели Дантеса? — спросила Люся. — Мне нужно переодеться, и к тому же он обещал выделить мне комнату поблизости от вашей.
— И не мечтай.
— Доктор! — в отчаянии закричала Люся.
Доктор понял и отозвался из глубины медпункта:
— Даме надо иметь свою туалетную комнату. Из соображений
— Ну ладно, ладно, — отмахнулся император. — Дантес на платформе у багажного отделения. Я только что его видел. Там коллекционеры собрались, представляешь, они собирают марки и монеты!
Люсе удалось, подождав, правда, вытащить Дантеса из толпы коллекционеров, и он проводил ее в гардеробную. Потом они долго искали подходящую комнату. Люся капризничала, Дантес сердился, потому что спешил к своим коллегам. Люсе нужна была комната с внутренним засовом. Она нашла ее — это была комната с решительной черной табличкой «Посторонним вход воспрещен». Там даже сохранился письменный стол с запертыми ящиками. Туда Люся утащила ворох тряпок, которые набрала в гардеробной.
Дантесу претила роль носильщика, но Люся ему нравилась. Он боялся, что его заметят придворные, и, быстро скользнув от лестницы в опочивальню, кинул одежду на пол.
— Господин Дантес, — сказала Люся, когда переезд был завершен и Дантес вздохнул с облегчением, что его никто не увидел. — Мне хочется встретиться с Соней Рабиновой.
— Еще чего не хватало! — ответил Дантес.
Он не сообразил, зачем Люсе такая встреча, и накручивал на палец золотистый локон, стараясь привести мысли в порядок.
— Она мне очень понравилась, — сказала Люся, — я хочу с ней дружить. Может быть, я ее возьму даже во фрейлины.
И тут Дантес раскусил хитрость Люси:
— Ты думаешь, она расскажет тебе, как бежать от нас? Черта с два! Она ничего не знает и знать не может. Она лишь орудие. Тупое, нерассуждающее орудие.
— Она мне не кажется тупой, — сказала Люся.
— Ни черта ты здесь не понимаешь!
И вдруг Люся поняла, что она не должна позволять ему переходить на тон шестилетней давности.
— Господин Дантес, — сказала она, изображая королеву, — попрошу вас не грубить. Вы забываете, с кем имеете дело.
— Да ты что?
— Я позову стражу, — сказала Люся.
И Дантес понял, что она и в самом деле так сделает. Он проглотил слюну.
— Но я не знаю, как найти эту Рабинову. Я знаю только, что она сама сюда приходит, когда надо…
Он обиженно отправился к двери, от двери отомстил:
— Спрашивай у Кюхли. Но учти, что он с тобой не будет, как я, цацкаться.
Она закрыла дверь, сорвала с себя это паршивое подвенечное платье, оно взвилось над полом и медленно опустилось, как морской скат опускается на песчаное дно.
И вдруг Люсе стало страшно, обидно и горько.
И она заревела.
Она поняла, что никогда не наденет такого платья на настоящую свадьбу. И все кончено. И жизнь ее кончена, и она будет теперь чахнуть в этой коробке вокзала.
Ей нечего было устраивать в новой комнате, но существование комнаты как-то отделяло ее от противного императора. Не вечно же спать в ногах у Павла Петровича, которого, может, в паспорте зовут совершенно иначе. Может, даже Герингом.