Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Здесь мы все одеваемся, — сказал Дантес, — сюда свозят одежду, чтобы можно было выбрать для маскарада или праздника. Нынче все уже переоделись к свадьбе, ты у нас последняя.
Платья висели на плечиках бесконечными рядами, туфли стояли рядами на полу. Люся чуть было не наступила на крысу, которая выглядывала из зимнего башмачка. Женщины стали махать на крысу и кричать. Люся крыс не боялась. Когда-то, еще в детстве, один мальчик сказал ей, что крыса — это бритая белочка. Люся рассмеялась и
Это все выдумки, не нужно обращать внимания. Пока есть надежда на то, что придет Егор, надо оставаться здесь. И вести себя так, как советовал доктор.
От платьев пахло пылью и прелью, на некоторых были пятна плесени.
Но были и красивые платья, наверное музейные.
Люся смотрела на них, как в музее, а вокруг шелестели голоса:
— А вы примерьте, вы приложите, ах, как вам пойдет…
Люсе было восемнадцать лет, и, как бы ей тошно ни было, она была красивой девушкой, которой в жизни не приходилось примерять королевский наряд или просто длинное вечернее платье.
— Платье должно быть белым, подвенечным, — сказал Дантес, — ты ведь у нас невинная, правда?
— А вам какое дело?
— Это дело государственное.
— Если бы я знала…
— Отлично! Это и следовало доказать. — Дантес неприятно рассмеялся, показав золотые зубы.
Когда Люся надела платье и туфли, Дантес сводил ее в комнатку-сейф, где за стальной дверью тянулись полки, на них стояли коробки с драгоценностями.
— Достояние короны, — произнес Дантес.
Он вытащил из шкатулки жемчужное ожерелье и алмазную диадему. Больше Люся ничего не захотела, хотя могла надеть и кольца и браслеты — Дантес разрешил.
«Невеста была одета скромно, но со вкусом, — повторяла она фразу, вычитанную в романе, — ее лицо поражало своей бледностью…»
О бледности Люся не знала. Зеркало, которое нашлось в гардеробной, хоть было и большим, от пола до потолка, но таким пыльным, что в нем виднелось не отражение, а привидение.
Конечно, лучше бы подождать со свадьбой несколько дней…
— Несолидно это, — произнесла она.
Порой Люся начинала думать про себя, а конец фразы нечаянно произносился вслух.
— Несолидно? — спросил Дантес.
— Приехала, и сразу пиры, свадьбы… Несолидно.
Конечно, это были арьергардные бои, никто ее не послушает.
— Почему несолидно? — Дантес не понял ее. — А когда солидно?
— Через месяц, через два… как положено. Сначала обручение, потом…
— Чепуха! — воскликнул Дантес. — Не все ли равно когда, если у нас здесь нет дней! Нет месяцев, нет обручений, и нечего ждать. Если я вижу вещь, я беру ее, а не уговариваю себя вернуться за ней…
Поперек зала висели елочные гирлянды и флажки.
Все уже сидели за столом и ждали.
Множество
Чепуха, таких свадеб не бывает. Можно подумать, что она эстрадная певица или политик.
Дантес остановился. Она тоже.
— Не садись, сейчас придет жених, — предупредил Дантес.
И в самом деле, велосипедисты тяжело топали, подходя сзади, между ними горой сала, почти не касаясь ногами пола, обвисал император.
Велосипедисты довели его до невесты, и император, переведя дух, воскликнул высоким голосом:
— О, я не ошибся!
Затем он рухнул в кресло и сказал невесте:
— Старею, старею, хожу редко. Надо заниматься физкультурой. Садись, Люсенька. Кто будет оформлять процедуру? — спросил император. — Где Кюхельбекер?
— Он не имеет права! — закричал человек в ветхом маршальском мундире и фуражке, глубоко надвинутой на лоб. — Он не имеет права! Я старше чином. Я — княжеских кровей.
— Помолчи, Тухачевский! — сказал император. — А то не буду допускать пред очи, и сгинешь у ветеранов.
— А я настаиваю! — кричал маршал.
Принесли стул. По знаку императора Люся села на стул, и теперь ее голова оказалась лишь немного выше головы ее жениха.
Кюхельбекер вышел из боковой двери, он был в темно-красном плаще до пят и в высокой шапке — такие носят кардиналы или папа римский. Вот уж не думала, что ее брак будет регистрировать такой римский папа.
Кюхельбекер стал лицом к императору и спиной к толпе.
— У нас сегодня знаменательный день, — прогудел он, и все замолкли. — Наш драгоценный император в целях продолжения рода и создания образцовой семьи решил вступить в брак с герцогиней Люси, специально выращенной для него в специфических условиях.
Раздались аплодисменты.
— Давай не трать время, — сказал император. — Они же все равно не понимают.
«Все это балаган и оперетта, — думала Люся. — Никакая это не свадьба».
Кюхельбекер натужно вздохнул, словно вспоминал, а может, и придумывал текст.
— Скажи мне, император всея Руси Павел Петрович, согласен ли ты взять в жены герцогиню Люси Тихонову, заботиться о ней, оплодотворять ее, ласкать и кормить?
— Да! Конечно. Дальше, дальше! — Император был возбужден. Он вздрагивал в кресле.
— А ты, Люси Тихонова, согласна ли взять в мужья императора всея Руси Павла Петровича? Согласна ли ты подчиняться ему во всем, даже в самых малых его желаниях? Согласна ли ты ухаживать за ним, ласкать его и носить его детей?
— Еще чего не хватало! — сказала Люся. Император был готов к этому, он уже держал руку на ее предплечье и больно ущипнул Люсю.