Операция «Гадюка» (сборник)

Булычев Кир

— Она согласна! — крикнул император.

Народ за столом и вокруг стал буквально беситься от радости, и потому особенно странно выделялось в толпе мрачное лицо. Оно принадлежало худому, изношенному старику в инвалидной коляске, за спиной которого стоял бугай в белом халате с вышитым на животе большим красным крестом. Вторым недовольным был Веня Малкин. Взгляд Вени был мрачным и углубленным в себя.

Люся улыбнулась Леониду Моисеевичу — хоть одно родное лицо в этом шабаше. Доктор подмигнул ей. Он снял халат

и был облачен в безумно обтрепанный костюм. «Если останусь, обязательно добуду ему новый».

— Вот и все, — сказал император. — Поцелуй меня, не стесняйся, это для публики.

Господи, как же она не заметила, что уже обвенчана?

Велосипедисты приподняли императора.

Люся послушно поцеловала его в щеку. Щека была густо напудрена. У Люси запершило в носу, и она громко чихнула.

— К счастью! — крикнул кто-то из толпы.

— Горько! — начали кричать с того конца стола.

В зале было полутемно — свет скупо проникал сквозь окна, и на длинном столе стояли керосиновые лампы.

— Это бред какой-то, — сказал Веня Малкин и стал проталкиваться прочь, но Дантес заметил это движение, схватил Малкина за полу куртки и потянул к себе.

— У меня для вас есть сюрприз. Держите. — Он протянул Вене пластиковый мешок.

— Это что?

— Отойдите со мной, — сказал Дантес. — Я все объясню.

Император протянул Люсе лапу, пожатие толстых пальцев было слабым.

— Слава императрице! — закричал он странным, петушиным голосом.

— Слава! Слава! — подхватили придворные. Сегодня их было куда больше, чем мест за столом. Произошла давка, кого-то уронили на пол, кого-то побили, император искренне радовался и с удовольствием называл драчунов жене:

— Это мой герцог Задунайский, смотри, как он Дмитрия Донского колотит! А видишь академика Морозова?

— Скажите, а у кого-нибудь настоящие имена здесь есть? — спросила Люся.

Император задумался.

— Предпочитаю считать твой вопрос провокационным, — ответил он наконец. — Ибо им ставится под сомнение моя личность и легитимность моего пребывания на троне. А должен сказать тебе, что ветераны-хранители также упорно ставят это под сомнение.

— Значит, ты все-таки липовый, — упрямо сказала Люся.

— Я ношу тронное имя, потому что у меня власть, — ответил император. — Именно власть. Я могу казнить кого угодно. Издам декрет и казню тебя тоже.

— Издайте декрет о том, что императрицу казнить нельзя, — сказала Люся.

— Это почему еще? — Император искренне удивился.

— Потому что если сегодня можно казнить императрицу, то завтра можно будет казнить и императора.

— Чудесно, остроумно, — воскликнул толстяк, — правда, Кюхля?

— Разумно. Каждый думает о своей шкуре, — ответил Кюхельбекер.

Подошел Дантес, наклонился к императору.

— Он не хочет петь для нас. Даже не хочет переодеваться.

Люся

догадалась, что разговор идет о Вене Малкине.

— Чем мотивирует? — спросил император. Никогда бы настоящий Павел Первый не сказал так — мотивирует…

— Он сказал, что никому не подвластен. И никому не слуга.

— Дантес, душечка, объясни этому ослику, что он здесь совершенно одинок. Здесь нет его славы, нет его денег, нет его друзей. Только он. Пообещай показать ему обгорелые столбы на площади. Пускай посмотрит и подумает… Ну ладно, ты убедительно сможешь это сделать. А сейчас — за честной пир! Гуляем!

И опять — словно и не прошло шести лет — перед императором и первыми сановниками стояли блюда с бананами, ананасами, ветчиной и сыром. Дальше — бутылки с соком, стаканы с портвейном, печенье на тарелках, а в дальнем конце стола — только вода.

Впрочем, не важно, что есть, — важно, где сидеть.

Люсе есть не хотелось.

— Не отказывайся от пищи, — сказал император. — Я себя заставляю есть каждый день. Вот мне не хочется, а я заставляю, потому что хочу остаться здоровым, хочу быть человеком! Понимаешь меня, Люси?

Люся кивнула. В императоре прятался человек, которому очень страшно.

— Ты съешь банан, ты же императрица.

— Да у нас их вагонами привозят.

— А у нас их только император кушает. И те, кому он дозволит.

Он оторвал от грозди банан, и Люся почувствовала, как весь длинный стол, замерев, смотрит на руки императора.

Император протянул банан Люсе, та взяла, по столу прокатился удрученный вздох.

Император засмеялся.

— Ждут, — сказал он. — Ведь это главнее ордена. Я с орденами все никак не разберусь, что попадется, тем и награждаю. А с бананом все ясно.

Он оторвал от грозди еще один банан и кинул его через весь стол. Над столом поднялись руки — гости старались перехватить снаряд. Но тот точно опустился в руки незнакомой Люсе худенькой женщины. Издали не было видно, старая она или молодая.

Женщина взяла банан и стала его чистить.

— Ты не знаешь, — сказал император, — она у нас новенькая. На тот Новый год примчалась. И что любопытно — оставила там у вас мужа и двоих детей. Она у меня числилась в фаворитках до твоего приезда. Так что держись от нее подальше — убьет.

Император засмеялся. И тут же оборвал смех и закричал:

— Ура! Наконец-то! Главное развлечение!

Люся увидела Веню Малкина. Он стоял справа от стола, вместо куртки на нем был малиновый пиджак. В руках гитара.

Веня не смотрел на императора.

— Надо бы поклониться, — сказал Дантес.

Веня как будто не услышал. За столом восстановилось молчание.

Веня начал петь свой известный шлягер «Ты моя малайка, дай-ка!».

Слушали его внимательно, это было непривычное развлечение.