Опричник
Шрифт:
— С Ливонией, — исправил меня Иоанн.
— Врёт твой лекарь, всё он разумеет, — кисло произнёс я.
Царь нахмурился, оттолкнул немца от себя, заглядывая ему в лицо. Немец заметно испугался.
— Nein! Nein! — зачастил он.
— Нет, говорит, не разумеет, — перевёл я.
— Вот ведь… — проворчал Иоанн, явно жалея о том, что успел при этом лекаре сболтнуть. — А ну, пошёл прочь, собака!
Это он тоже понял без всякого перевода. Спешно засобирался, сгребая свои склянки и микстуры.
— Василий! — царь кликнул рынду, в покои вбежал охранник, готовый к любому приказу. — Дохтура
— Слушаюсь! — гаркнул рында, крепко схватил врача за локоть, потащил прочь.
Тот почти не сопротивлялся.
— Всё-то переполох вокруг тебя, Злобин… — недовольно произнёс Иоанн.
— То не моя вина, государь, — пожал я плечами.
— Знаю, — сказал он. — Ну, с чем пришёл?
Я помолчал секунду, подбирая слова и думая, с чего начать. Старицкого царь уважал, в конце концов, это был его двоюродный брат, с которым они вместе прошли через многое. Владимир Старицкий и в походы с ним ходил, и на богомолья, и в Думе неизменно занимал сторону Иоанна, и в Москве вместо царя оставался во время его отлучек. И во время болезни царя беспрекословно присягнул малолетнему царевичу, хотя большинство приближённых отказались целовать крест на верность маленькому Дмитрию. Короче говоря, прилежно играл роль верного союзника и сподвижника.
— Хлызнев-Колычев супротив нас, опричников, татей нанял, — сказал я. — Одного убили. Меня убить пытались.
— Хлызнев? Сын? Или внук? — насторожился царь.
— Богдан Никитич, — сказал я. — Владимира Старицкого человек.
Иоанн Васильевич откинулся назад в кресле, вздохнул, провёл рукой по лицу. Услышать такое известие должно быть неприятно.
— Точно ли он? Может, Ивашка Хлызнев? — уточнил царь.
— Как нам тать поведал, так я тебе и говорю, государь. С его слов, — сказал я.
Жаль, не догадался прихватить с собой протокол допроса, Иоанн наверняка почитал бы с большим интересом.
— Может, навет? — не оставлял надежды Иоанн.
— Может и навет, — кивнул я. — Вот я и хотел у тебя дозволения спросить. В Звенигород съездить, Хлызнева поспрашивать. Князя Старицкого, знаю, не позволишь тревожить.
— Ох, грехи мои тяжкие… — вздохнул государь.
Он задумался, замолчал. Детство, проведённое среди боярских интриг, в этой банке с пауками, отравившими его мать, Елену Глинскую, научило его не доверять никому. Он и мне сейчас не доверял, это было заметно, однако и игнорировать мои слова он тоже не мог. А двоюродному брату он хотел верить, всё же, родная кровь. Даже жаль стало его разочаровывать.
— Что ж… — пробормотал Иоанн. — Ежели надо… Поезжайте в Звенигород, берите Хлызнева. Татей своих ему покажете. Признает или нет.
Не совсем то, чего я ожидал. Но тоже неплохо, лучше, чем ничего.
— Слушаюсь, государь, — снова поклонился я.
Способ, предложенный царём, не слишком-то хорошо подходил для нашего дела. Нет ничего проще, чем на очной ставке просто сделать каменное лицо и сказать, что впервые видишь этих людей. А что хуже всего, двоих наших пленных Богдан Никитич Хлызнев мог и не видеть вовсе, потому что, по словам немца, договаривался обо всём другой человек. Трупы, конечно, тоже можно показать, похоронить их пока не успели. Но мёртвые, как известно, не рассказывают
Я помчался к слободе. Дядька, теперь сопровождающий меня везде без исключений, молча ехал следом, а я думал, кого взять с собой в Звенигород, чтобы это не выглядело так, будто опричники собрались на войну с целым городом. Для того, чтобы взять сотника, нужно немного больше людей, чем трое штурмовиков, хотя я очень надеялся в этот раз обойтись без кровопролития. Всё должно быть добровольно, по обоюдному согласию. Думаю, двух десятков хватит.
Утром следующего дня мы поехали напрямик через Москву, и процессия из двух десятков всадников в чёрном внушала страх врагам государства. Все почтительно расступались перед нами, долго глядели вслед, гадая, за кем в этот раз выехали опричники. Высказывали самые безумные варианты, но не угадал никто. Звенигород находился почти в полусотне вёрст от Москвы, и никому даже в голову не пришло, что мы выехали туда.
Будь я один, можно было бы проскакать весь этот путь на почтовых лошадях и к вечеру уже снова быть в Москве. С отбитой задницей и гудящими ногами. Но мы ехали целой толпой, и поэтому Звенигород показался на горизонте лишь к вечеру.
Сразу въезжать в город не стали, остановились в посаде. Всё-таки двигались не на автобусе и не на электричке, и после долгой дороги стоило немного передохнуть. Решили переночевать за городом, на постоялом дворе, а уже утром отправиться за Богданом Хлызневым. С одной стороны, правильное решение. За ним нужно отправляться на свежую голову, с полными силами, с другой стороны, он непременно узнает о нашем прибытии в Звенигород.
Но пока мы не окружили подворье с ним внутри, беспокоиться Хлызневу не о чем. Мало ли куда могут ехать царские опричники, впереди ещё полстраны, и нет ничего удивительного в том, что кто-то остановился возле Звенигорода. Говорить о цели нашего путешествия было строго запрещено, её и знали-то не все из опричников. Просто чтобы кто-то не проболтался ненароком.
А уже наутро мы въехали в город. Хотя по моим ощущениям Звенигород больше напоминал село, пусть даже с укреплённым кремлём и монастырём неподалёку.
Поехали сразу к кремлю, который представлял собой сравнительно небольшое деревянное укрепление. Если где-то и искать сотника, то только там. На всякий случай спросили у какой-то местной старухи, где Хлызнева найти, удостоверились в том, что сразу всё верно предположили.
Впустили нас в кремль без лишних расспросов, слухи о верных псах государевых давно уже достигли и Звенигорода тоже. Я назвался, спросил у городового стрельца, где искать сотника Хлызнева, и всё. Препятствовать нам никто даже и не думал.
Опричники быстро рассредоточились по двору, незаметно беря под контроль всё свободное пространство, проходы и ворота, я, в сопровождении дядьки, Малюты и ещё троих опричников, пошёл за сотником.
Ему, видимо, о нашем приезде доложили. Либо увидел нас из окна, потому что застали мы его не в самом лучшем виде. Пришлось снять дверь с подпятников, чтобы до него добраться, он забаррикадировался в одной из светлиц и спешно собирал вещи в тщетной попытке от нас убежать.
— Стой на месте, — приказал я, когда двое опричников ворвались к нему и взяли его на мушку.