Опричник
Шрифт:
Время близилось уже к лету, вовсю зеленела листва на деревьях. Я с ужасом осознал, что уже почти год нахожусь здесь, а толком ничего так и не сделано. Ну, разве что патрон внедрил, да то бумажный, а не промежуточный. Самогонный аппарат, который я всё-таки смастерил, в промышленных масштабах я пока внедрять опасался. Споить русский народ, познакомив его с дистилляцией, так себе достижение для попаданца. Да, стрельцы применяли мой устав, единороги потихоньку поступали в войска, но этого мало.
Но сколько бы я ни думал о новых свершениях и прорывных изобретениях, ничего толкового
В Ливонии война тоже шла ни шатко, ни валко, армия Мстиславского громила орденцев в поле, вела осады с переменным успехом и без громких побед. Все ждали, когда в войну вступит Сигизмунд со своими ратями. Но Сигизмунд осторожничал. Или ждал, когда русская рать ослабит Ливонию настолько, что её можно будет забрать самому.
Короче говоря, ни у меня, ни в Московском царстве ничего особенного не происходило. До тех пор, пока в мою избу не ворвался вдруг Леонтий, взъерошенный и перепуганный.
— Никитка! Пожар! — воскликнул он.
Я подскочил на месте. Пожар это серьёзно, учитывая, что абсолютно все здания тут, кроме Московского Кремля и церквей, строились из дерева. Москва горела регулярно. Её и строили-то, заканчивая улицы тупиками, «концами», чтобы огонь не пролетал сквозь весь город, а сам собой гас, после того, как выгорит тот или иной конец. Это даже за крупные пожары не считали.
— Где пожар? — спросил я.
Погода в последние дни стояла сухая и ветреная. Идеальная для дикого огня.
— Москва горит! — ответил дядька.
Я выбежал на двор. На западе виднелось красное зарево. Опричники, занимавшиеся во дворе боевой подготовкой, стояли и глазели на это зарево, как бараны.
— Твою мать… — выдохнул я. — Боевая тревога!
Тут же поднялась суматоха, опричники, заслышав команду, забегали по двору, закричали, повторяя команду для тех, кто не услышал с первого раза. Я и сам кинулся обратно в избу, чтобы взять всё необходимое. Москва горела, горела серьёзно, и там наверняка требовалась наша помощь.
Да, мы не пожарные. Но пожарной службы, как таковой, тут и не было, пожары тушили всем миром. Да городовые стрельцы, как и мы же, приходили на помощь в критической ситуации. Никаких пожарных машин, длинных рукавов и брезентовых курток, только топоры, багры и крючья, чтобы растаскивать и ломать горящие постройки.
Но судя по зареву на горизонте, топоры нам не понадобятся. Всё выгорит само.
С другой стороны, наша помощь всё равно пригодится, например, в борьбе с мародёрами, неизменно появляющимися в подобных ситуациях. Наше присутствие будет создавать хотя бы видимость порядка.
Опричники вскочили в сёдла, в слободе остались только несколько караульных, все остальные, даже больные и готовящиеся к дежурству, отправились со мной.
Кавалькада помчалась к Москве, на всех парах, не жалея лошадей. Зарево становилось всё ярче, с той стороны
Навстречу нам ошалело бежали люди, спасаясь от огня. Простоволосые бабы, чумазые дети. Тащили с собой то, что могли спасти, скарб, мешки, домашних питомцев. Какая-то баба зачем-то волокла с собой здоровенную прялку. Громко брехали собаки, надрывный лай смешивался с бабьим плачем, гулко бил набат. Атмосфера царила жуткая.
И всё-таки мы ехали вперёд, чтобы хоть как-то бороться с огнём, который распространялся всё дальше и дальше. Вскоре мы достигли стены огня, перед которой мужики растаскивали по брёвнам ещё нетронутые дома, чтобы огонь не перекинулся дальше.
Наше появление восприняли с энтузиазмом. Опричники немедленно кинулись на помощь, и я тоже, не разбирая ни чинов, ни имён. На пожаре, точно как и в окопе, все равны. Мне достался багор, и я орудовал им с ловкостью черта над адским котлом. Собственно, для того на пожарных щитах и вешают багры с топорами, просто по старой привычке, даже если все здания из кирпича или бетона.
Жаркое дыхание пламени накатывало горячими волнами, ревущий огонь обжигал кожу даже на расстоянии. От жара скручивались волоски на коже, дым, хоть и быстро разносился ветром, всё равно проникал в лёгкие, даже если дышать через мокрую тряпку, щипал глаза, заставлял кашлять. Но мы стоически переносили эти страдания, помогая москвичам ломать и разбирать деревянные заборы, сараи и избы. Ломали, чтобы сохранить хотя бы часть домов.
Дым и смог, висящий в воздухе, превратил день если не в ночь, то как минимум в сумерки. Мне почему-то в голову настойчиво лезли строки Лермонтова про Москву, сожжённую пожаром, пусть даже никакому французу её в этот раз не отдавали.
— Кто-то сказывал, баба дурная свечку оставила! — крикнул один из мужиков неподалёку.
— Вот курва! — прошипел другой.
Я в эти россказни не верил, слухи бродили один другого краше, но загореться в такую погоду пожар мог и от выпавшего уголька, и от оставленной свечки, и от чего угодно. И поджечь нарочно тоже могли. Такого варианта я тоже не исключал.
— А в аду в тыщщу раз сильнее жарить будет! — сказал вдруг кто-то из москвичей.
Нам хватало и этого. Даже не заходя в огонь, почти все уже получили лёгкие ожоги, не говоря уже об опалённых волосах и бородах. Больше всего страдали руки, даже в рукавицах, и открытые участки тела. Шея, лицо.
Работали всем миром, в стороне никто не отсиживался, и даже бояре и служилые люди не считали зазорным помочь городу, особенно когда дело касалось их подворья. Я порадовался, что так и не успел купить себе недвижимость в Москве. Пожалуй, после пожара можно будет купить землю, а на ней уже выстроить себе дом. Главное, чтобы он потом не сгорел ещё в одном таком же пожаре. Они тут случались если не ежегодно, то очень часто, несмотря на все усилия по их предотвращению.