Опричник
Шрифт:
— Чем порадуете? — спросил я, глядя на Якоба Шефера, устало смотрящего в никуда.
— Вот, гляньте, — писарь протянул мне листок.
Я взял его осторожно, чтобы не смазать чернила, вчитался в сплошные строчки без пробелов и знаков препинания. В принципе, всё то же самое, что он и говорил мне там, на дороге. Разве что здесь немец вспомнил побольше разных подробностей. Назвал имена всех своих павших товарищей, сумму, которую им обещали, и так далее. Запел соловьём, короче говоря.
— Второго допрашивали? — спросил
— Маленько, — сказал другой опричник. — Припугнуть немного пришлось, но тоже заговорил как миленький.
— Говорил же, меньшого не трогать, — нахмурился я.
В конце концов, мальчишка только сторожил коней. Стрелял в меня Шефер со своими дружками.
— Так никто и не трогал, Никита Степаныч! — возмутился опричник. — Только инструмент показали!
— Ладно, — проворчал я. — Давайте сказку его сюда.
Писарь подал мне другой листок, исписанный мелким убористым почерком. Пришлось немного поломать глаза, чтобы прочесть, особенно при недостатке освещения, но я справился.
Мальчишка оказался куда более ценным источником информации, заложив абсолютно всех, и своих нанимателей, и своих товарищей, оставивших его стоять на стрёме. Похоже, Шефер не имел никакого представления об опричниках. А вот парнишка успел наслушаться всякого, и теперь выслуживался как только мог, пытаясь спасти свою жизнь.
И, что самое ценное, он раскрыл имя того, кто платил им за устранение опричников. Это оказался один из бояр, а если точнее, то боярин Хлызнев из рода Колычевых. Богдан Никитич Хлызнев-Колычев. И пусть это имя я слышал впервые, а мальчишка вполне мог назвать первого попавшегося боярина в попытке выгородить себя, всё равно стоит эту наводку проверить.
Глава 21
На следующий же день я почти с рассветом прискакал в Кремль. Бояр в Москве много, и Колычевых немало, но Хлызнев был только один, и я знал, где мне подскажут, кто это такой, и где можно его найти.
Я снова приехал в Разрядный приказ. Дьяки при моём появлении затихли, испугались, будто я снова пришёл за одним из них, но я поспешил их успокоить.
— Здравы будьте, уважаемые, — произнёс я, широко улыбаясь и почтительно снимая шапку. — Я по делу.
— Какому такому делу? — настороженно спросил один из них, Иван Клобуков, мой старый знакомец.
— Узнать хотел кое-что. А вы, вестимо, о каждом служилом ведаете, — сказал я.
Дьяки заметно расслабились, но мой визит наверняка ещё на пару недель выбил из них желание брать взятки или ещё как-то нарушать закон.
— Конечно, спрашивай, Никита Степанович, — закивал Клобуков, всем видом демонстрируя готовность к сотрудничеству.
— Хлызнев-Колычев меня интересует, — сказал я.
— Который? — спросил дьяк.
— Э-э-э… А их много? — спросил я.
— Ну… У Бориски Хлызня старшой сын Иван, у того сын тоже Иван, новиком записан, Никита Борисыч под Казанью
Способности местных так ловко разбираться в хитросплетениях родственных отношений, в общем-то, абсолютно чужих людей, я откровенно завидовал. Я пока так и не научился. А ведь это только о живых, о текущем поколении. Местные умудрялись ещё и помнить родословные на несколько поколений назад.
— Богдан, — сказал я.
— Ну этот в Звенигороде служит, у князя Старицкого, — сказал Клобуков, обращаясь к огромной толстой книге. — Дай-ка гляну… Вроде бы как сотником…
— Этого достаточно, спаси Христос, — кивнул я.
Стоило бы догадаться, чья тень режиссирует весь этот спектакль. Кто стоит за нападениями. Опричники нынче всем этим мразям стоят поперёк горла, и нечистые на руку бояре всеми способами будут пытаться нас устранить. Либо интригами отодвинуть от государя, либо уничтожить физически. Когда эти варианты не сработают, то будут пытаться проникнуть в наши ряды и развалить изнутри, но пока я жив — я этого не позволю.
— Ну ты это, заходи, если что, спрашивай, всегда поможем, подскажем, — затараторил Клобуков.
— Конечно, конечно, — улыбнулся я.
Звенигород, значит. Ближнее Подмосковье, хотя по нынешним меркам, не совсем ближнее. Но рядом. За день обернуться можно.
Сразу я туда не поехал. Нужно было всё обдумать, поразмыслить, как сделать так, чтобы не спугнуть ни Хлызнева, ни его хозяев. Вместо этого я отправился к царю. Иоанна стоило поставить в известность, прежде чем ехать за людьми Старицких, иначе может получиться такая неловкая ситуация, что Старицкие, по требованию царя живущие в Москве, сделают свой ход, пока мы ездим в Звенигород. В Москве у них тоже есть свои люди, и при царском дворе тоже.
Государя удалось застать в Кремле, и он принял меня незамедлительно, в последнее время я нечасто беспокоил его своими визитами. И раз уж я напросился на приём, то ситуация должна быть как минимум незаурядной.
Он принял меня в присутствии своего лекаря, который мазал Иоанну колени какой-то жирной мазью.
— Здрав будь, государь, — чуть поклонился я и покосился на совершенно лишнего здесь врачевателя.
— Вишь, над тем и работаем… — мрачно пошутил царь. — И тебе не хворать, Никитка. С чем пожаловал?
— По делу… Особому, — сказал я.
— Говори, он по нашему не разумеет всё равно, — махнул рукой царь.
Лекарь и впрямь даже ухом не повёл, с каменным лицом продолжая втирать мазь.
— Do you speak English? — обратился я к лекарю. — Sprechen Sie Deutsch?
— Ja! — улыбнулся вдруг лекарь и разразился быстрой тирадой на немецком.
Ни слова не понял.
— Мы же с немцами воюем, — удивился я, наблюдая за реакцией лекаря.
Тот быстро покосился на царя, видимо, чтобы проследить за его реакцией.