Опричник
Шрифт:
Конечно, вали всё на мертвеца. Вернейшее средство, но я в подобную чушь не верил. О чём сразу дал понять ещё одним тычком ножа.
— Вспоминай, — сказал я. — Или тебе память освежить надо?
— Нет, нет! — забормотал пленник.
— Назовись, — приказал я.
Всегда лучше развязать язык, начав с самых простых вопросов, вывести на диалог. Имя, звание, номер воинской части.
— Яков Иванов сын, — сказал немец.
— Из тебя такой же Иванов сын, как из английской королевы, — буркнул я. — Как есть, назовись.
—
— Откуда взялся такой? — спросил я.
Немцев на русской службе было ещё не так много, как при Петре, но иногда встречались. В основном, из бывших пленных, взятых в Ливонии.
— Из Дерпта, — сказал немец.
— Кто велел на слуг государевых нападать? — спросил я.
— О майн готт… — вздохнул он.
Я немного пощекотал его острием ножа, напоминая о том, что ему лучше бы отвечать на мои вопросы без долгих раздумий, иначе я в его ответы не поверю.
— Сказали нам… Душегуб тут поедет, убийца известный, — сказал он. — Серебром заплатить обещали.
— Кто? — хмуро спросил я.
— Не знаю, — нервно сглотнув, ответил Шефер.
Я резко схватил его за правую руку, рубанул ножом по указательному пальцу. Больше ему из пищали не стрелять. К чести немца, он не завопил и даже не зашипел, дёрнулся только.
— Кто, — сказал я ровным тоном.
Чтобы немец понимал, что может лишиться ещё пары пальцев.
— Боярин какой-то… — скривившись от боли, сказал он.
— Какой? — вздохнул я.
— Не знаю имени… Захар с ним рядился, мы поодаль стояли, — баюкая повреждённую руку, сказал немец.
— Лошади ваши где? — спросил я, чувствуя, что уже устал от этого допроса и немного озяб в мокрой одежде.
Пусть лучше им займутся профессионалы. Я никогда мастером допросов не был, а вот среди опричников уже имелись способные люди.
— Да тут вон… За огородами… — процедил немец.
— А дружков твоих там за огородами нет? — усмехнулся я, начиная перезаряжать пистолеты один за другим. — Смотри, я ведь тебя быстрее прирежу.
— Нет, — сказал он.
— И даже лошадей не сторожит никто? — фыркнул я.
На окраине-то Москвы, вечером, где тебя натурально могут оставить без сапог, если вдруг потеряешься и начнёшь щёлкать клювом.
— Мальчишка там, — скривился мой пленник. — Один.
— Не люблю, когда мне врут, — покачал я головой.
Бить или ещё как-то наказывать, однако, не стал. Немец и без того глядел на меня волком. Я связал его руки за спиной, ткнул пистолем в спину.
— Веди.
Шагать по темноте, конвоируя пленного, удовольствие так себе. Ладно хоть идти оказалось не так далеко, и за огородом на самом деле обнаружилась стоянка, где под присмотром мальчишки-подростка топтались на месте осёдланные лошади.
— А ну, стоять, — приказал я, целясь в него из пистоля. — Руки вверх.
Мальчишка подчинился.
Вскоре я уже сидел в седле,
А затем мы отправились к слободе.
— Никита Степаныч! Что случилось?! — вместо доклада воскликнул караульный, завидев меня, грязного с головы до пят.
Хотя больше он удивился, наверное, двум связанным пленникам.
— Этих в поруб, — распорядился я. — Допросить, прямо сейчас. Меньшого не трогать, большего дозволяю с пристрастием допросить. Потом доложите.
— Есть!
В слободе тут же поднялся переполох, но я в нём не участвовал, я отправился в баню, отмываться и греться. А моих пленников потащили на допрос, и я знал, что опричники вытянут из них куда больше информации, чем сумел вызнать я. Если не из немца, то из мальчишки тоже наверняка удастся что-нибудь вытащить.
И ко мне прямо в баню заявился дядька, чтобы наброситься на меня с руганью.
— Ты совсем ошалел? Опять один ездил?! — воскликнул он. — Всем говорил, а сам-то?
— Дядька, ну ты хоть выйди, — смутился я.
Леонтий тоже смутился, но не вышел, просто отвернулся.
— Ты смерти моей хочешь, Никитка? — спросил он. — Куда вот ты один опять гонял?
— В Москву, — сказал я.
— В Москву… — сварливо передразнил он. — Меня чуть удар не хватил сейчас, когда про тебя сказали!
— А чего сказали-то? — не понял я.
— Что с пленными приехал, в крови весь, в грязи!
— Так приехал же, — пожал я плечами.
Но я его понимал. Я для него был почти как родной сын, с самого малолетства.
— Смотри у меня, допрыгаешься! — напоследок погрозил мне кулаком дядька.
Я помылся, переоделся в чистое, утёрся полотенцем, вышел на двор. Давно уже стемнело, опричники отправились спать, и только караульные с факелами прохаживались по периметру, следя за порядком в слободе.
С одной стороны, нужно было пойти и проведать наших новых гостей. С другой, мне хотелось лечь на лавку и уснуть, внезапная схватка меня изрядно так потрепала, и всякий раз, когда я закрывал глаза, мне мерещилось, что первый выстрел из засады попадает не в лошадь и не мимо, а в меня, и от этого становилось не по себе.
Как говорится, не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, так что я пошёл к допросной. В слободе давно уже выстроили всю необходимую инфраструктуру и собственную небольшую тюрьму тоже. В допросной как раз заканчивали обрабатывать немца. Один опричник, писарь, царапал пером на бумаге стенограмму допроса, второй раз за разом повторял одни и те же вопросы в разных вариациях.