Опричник
Шрифт:
Так что версию с итальянцем точно стоило рассмотреть.
Мы добрались до нашей слободы, где с парнишкой сразу же начали работать наши дознаватели, разумеется, в формате простой беседы под запись. Пытать его незачем. Это наоборот, нашему делу только навредит.
Я при допросе присутствовать не стал, отправился немного отдохнуть. Целыми днями я только и делал, что гонял по Москве в поисках неведомого поджигателя, и как-то успел утомиться от службы. Я опять с головой погрузился в работу, позабыв обо всём остальном.
На обед в слободе сегодня была гречневая каша со свининой, дежурный повар положил
Можно было бы, конечно, сделать как все, вызвать из родных земель нескольких слуг, чтобы они организовывали быт, но я предпочёл не выделяться, наоборот, бравируя тем, что мы тут, в опричнине, все равны.
А после обеда ушёл к себе, чтобы посидеть и подумать в тишине. Со мной был только дядька, незримой тенью всё время маячивший поблизости.
— Итальянец-итальянец… Из города Тольятти… — пробормотал я, лёжа на лавке и глядя в потолок.
— Откуда? — хмыкнул Леонтий.
— А, неважно… Фрязин он везде фрязин… Свидетель из Фрязино… — задумчиво ответил я.
— Схизматики они, — фыркнул набожный дядька. — Всё у них не как у людей. Даже крестятся неправильно.
— Им как Папа велит, так они и крестятся, — пробормотал я.
Дядька невольно толкнул меня на мысль. Война у нас идёт с кем? С католическим и вполне себе крестоносным Ливонским орденом. С Братством Рыцарей Христовых. Несомненно, Святому Престолу это нравиться никак не могло. Не настолько, конечно, чтобы поджигать город, но всё же. Пусть орденские магистры и отказались от распространения католичества огнём и мечом, предпочитая сидеть и жиреть на торговых путях Балтики, они всё равно оставались верными католиками, папскими слугами.
А ещё я достоверно знал, что Папа и его кардиналы не брезгуют тайными операциями по всему миру, используя для этого обширную агентурную сеть. На Руси она, конечно, не так широко представлена, потому что католических церквей тут попросту не было, совсем, но агенты были всё равно. И просто сопоставление двух этих фактов давало и мотив, и возможность совершить это преступление. Третий факт, не совсем достоверный, но всё же, национальность поджигателя, заставлял меня теперь рассматривать эту версию в качестве основной.
— Дядька, а есть они в Москве? — спросил я.
— Кто? — не понял он.
— Схизматики, — сказал я.
— Ну как не быть, мы ж только что от них приехали, — не понял моего вопроса Леонтий.
— Да это другие, это же немцы, — сказал я.
Хотя среди них были и фламандцы, и бельгийцы, и многие другие выходцы из Западной Европы. И многие из них католиками не были. По Европе широкими шагами двигалась Реформация.
— Да кто их, нехристей, разберёт, — буркнул дядька.
Понял, спрошу у кого-нибудь ещё. Неожиданная догадка словно прибавила мне энергии, будто этот небольшой мозговой штурм наполовину приблизил меня к отгадке. Словно я бродил в темноте, и тут вдруг где-то вдалеке зажёгся лучик света.
Я поднялся с лавки. Комната вдруг закружилась, я почувствовал резкую слабость, на спине вдруг выступил холодный
— Никитка! Ты чего? — всполошился дядька.
Ответить я не смог. Сердце бешено стучало, как будто троящий мотор, слюни бежали, как у бешеного пса. Я сумел только сунуть два пальца в рот, чтобы очистить желудок.
— Уголь тащи… — прохрипел я, сплёвывая прямо на пол.
Дядька знал о моей привычке жрать уголь после обильных возлияний. И приказание выполнил немедленно, поняв, что это не блажь. Это моя попытка побороть отраву.
Когда блевать уже стало нечем, я наелся угля и запил его колодезной водой, отчаянно пересиливая желание просто лечь и умереть. Не для того я попадал из своего пожилого тела в молодое, чтобы вот так всё взять и вмиг потерять, но мне теперь оставалось только надеяться, что яд не успел всосаться в достаточном количестве. Спустя несколько минут я снова вызвал рвоту, чувствуя себя девчонкой-булимичкой после зажора.
— Дядька… Кто с того котла ещё ел… — просипел я.
Меня не покидало ощущение слабости, даже для того, чтобы сказать хоть слово, приходилось прилагать максимум усилий, не говоря уже о том, чтоб как-то двигаться. Обидно. Чертовски обидно.
Леонтий выбежал наружу, и я жадно глотнул свежего воздуха из распахнутой двери. Очень сильно хотелось жить. Дышать. Радоваться. Но я чувствовал, что могу и не дожить до следующего дня, что яд может оказаться сильнее меня. Зависит от того, что подсыпали в котёл. Скорее всего, какой-то растительный яд, чтобы подействовал достаточно быстро и наверняка.
Я сумел ещё несколько раз промыть желудок, с огромными мучениями, а потом отключился.
Опричники в тот день потеряли двенадцать человек. Все, кто ели с того котла, перестали дышать. Кто-то продержался дольше, кто-то меньше, но симптомы у всех были одни и те же, слабость, обильное слюнотечение, рвота, судороги, паралич. Повезло только мне, если это можно назвать везением. И то лишь потому, что я вовремя начал промывать желудок и закидываться углём. Даже не активированный, он всосал в себя всё ненужное, тем самым спасая мою жизнь.
Поваров, естественно, схватили. Даже без моих приказов и распоряжений, опричнина функционировала и без меня, Григорий Скуратов прекрасно знал, что делать, заменив меня, пока я валялся без сознания. Никто и не думал, что я выкарабкаюсь, и ко мне даже прислали священника, чтобы тот меня соборовал.
Собственно, в момент, когда священник коснулся меня елеем, я и проснулся. Ни о каком чудесном исцелении и речи быть не могло, я по-прежнему ощущал чудовищную слабость, но для всех окружающих оно выглядело именно так. Особенно в свете того, что все остальные умерли.
Обряд, само собой, провели до конца, и хоть никакой благодати я в себе не ощущал, а только последствия отравления, ни у кого не было сомнений, что исцелила меня именно снизошедшая благодать. Спорить я не стал, пусть так. Пусть лучше верят, что Господь на моей стороне, и что мы делаем богоугодное дело, потому что грешника и прислужника Сатаны, как меня иногда величали, миропомазание бы не исцелило.
Я проснулся, но в работу включиться пока не мог. Да что там, я даже до уборной сходить не мог, и мне помогал дядька. Подобной слабости у меня даже после ранения не было.