Опричнина
Шрифт:
Весной 1567 г. литовский гетман Ходкевич предпринял неудачную попытку осадить Ригу [1307] . Как сообщает Штаден, узнав об осаде Риги, царь послал за находившимся в русском плену Вильгельмом Фюрстенбергом [1308] . Бывший ливонский магистр находился в почетной ссылке, получил поместье и, как писал Фейт Зенге, пользовался вниманием царя [1309] . По словам Штадена, он получил в кормление г. Любим [1310] . Расчет царя на создание буферного государства в Ливонии на этот раз не осуществился: Фюрстенберг отказался стать во главе Ливонии и был снова отправлен в Любим, где вскоре и умер [1311] .
1307
Это было «на Троицу», т. е. в апреле 1567 г. (Прибалтийский сборник. Т. III. 1880. С. 158).
1308
У Штадена рассказ не вполне ясен. Он сообщает, что Иван IV «шел к литовской границе в Порхов» с целью «забрать Вильну в Литве, а если нет, так Ригу в Лифляндии». После этого идет следующий текст: «Кровавый дикарь (der rote Wilde) стоял под Ригой в Лифляндии и думал взять ее лаской или хитростью. Но это не удавалось, и он решил взять город силой. Тогда под Ригой пало несколько тысяч поляков. Узнав об этом, великий князь приказал послать за Вильгельмом Фюрстенбергом». Если бы последний согласился на предложение Ивана IV, «он должен бы отправиться с великим князем под Ригу» (Штаден. С. 88–89). Вряд ли под словами «кровавый дикарь» Штаден подразумевает Ивана IV,
1309
Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. IX. СПб., 1843. Примечание 166; Форстен Г.В. Балтийский вопрос…Т. I. С. 471.
1310
Штаден С. 125
1311
Штаден. С. 88–89; Прибалтийский сборник. Т. IV. 1881. С. 38–39. И. И. Полосин, а вслед за ним В. Д. Королюк датируют попытки Ивана IV возродить Ливонский орден 1564 годом на основании ошибочного сведения о смерти Фюрстенберга в 1565 г. (Штаден. С. 45; Королюк В.Д. Ливонская война. Из истории внешней политики Русского централизованного государства во второй половине XVI в. М., 1954. С. 60–61).
Итак, открытая вооруженная борьба за Ливонию была неминуема.
Неудачный исход русско-польских переговоров 1566–1567 гг. повлек за собой возобновление военных действий. Царь Иван Грозный рассчитывал, что задуманный им большой поход в Ливонию принесет новые успехи русскому оружию и заставит правительство Великого княжества Литовского быть уступчивее, чем оно было до тех пор. Решение о новом походе было принято 3 сентября. Отправив 12 сентября надежные опричные полки в Калугу (для обеспечения южного фланга русских войск), сам царь 20 сентября с ближайшим опричным окружением поехал к Троице, откуда 23 сентября направился к Новгороду. Как обычно, царя должен был сопровождать Владимир Старицкий, получивший приказ «сходитца» с ним в Твери. Земским воеводам назначались два сборных пункта: Боровск и Великие Луки. В Боровск должны были прибыть с дворянскими войсками И.Ф. Мстиславский (из Коломны) и И.П. Яковлев (из Серпухова). Отсюда им предстояло двигаться через Вязьму в Великие Луки, с тем чтобы поспеть туда к Дмитриеву дню, т. е. к 26 октября. В Великие Луки также подтягивались смоленские войска Л. А. Салтыкова, дорогобужско-вяземские И. А. Шуйского и ржевские И.И. Пронского. Из Великих Лук решено было «сходитца всем на дворцах». Сюда же «к дворцам» прибыл и царь с опричниками [1312] . Уже когда поход фактически начался, на Русь явился литовский посланник Юрий Быковский, которого царь принял 5 октября «в шатрех на полех» в селе Медне, объявил ему «неправду» литовского государя и посадил «за сторожи» [1313] .
1312
Э. Л. 339–339 об. [РК 1475–1605 гг. Т. II. С. 223]; Сб. РИО. Т. 71. С. 554. «Дворцы» находились на Ршанском (Оршанском) яме: «Того же году как государь з дворец воротился с Оршанского яму на Луки Великие» (Э.Л. 343 об. [РК 1475–1605 гг. Т. II. С. 231]; Сб. РИО. Т. 71. С. 562–563). По Новгородской летописи, царь из Москвы выехал 21 сентября (НЛ. С. 90).
1313
Сб. РИО. Т. 71. С. 562–565,567.
22 октября Иван IV и Владимир Старицкий через Торжок добрались до Новгорода, где они пробыли восемь дней [1314] . План похода был таков: царь с опричным войском идет с севера через ливонские города Режицу и Лужу и сходится на Ршанском (Оршанском) яме с великолуцким (земским) войском И.Ф. Мстиславского [1315] .
Однако совершенно неожиданно царь решил поход в Ливонию не начинать [1316] . На совещании на Ршанском яме присутствовали Иван IV с царевичем Иваном, Владимир Старицкий и бояре И.Ф. Мстиславский, И.И. Пронский, И.В. Шереметев Меньшой, И.П. Яковлев, Л.А. Салтыков, П.С. Серебряный, М.И. Вороной-Волынский. На совете был поставлен вопрос: продолжать ли поход «к неметцким городам» или его «отставить»? Выяснились серьезные недостатки организации похода. Артиллерия (наряд) двигалась «неспешно». Многие посошные люди к наряду «не поспели, а которые пришли, и те многие разбежались, а которые остались, и у тех лошади под нарядом не идут» [1317] . Сказывалась осенняя непогода. Без артиллерии рассчитывать на успешную осаду немецких крепостей было нельзя, оставалось только ждать ее подхода. Большие трудности испытывали царские полки с продовольствием: им «в украинных городех прокормитись не мочно». Вместе с тем из пограничных городов и от лазутчиков приходили неутешительные сведения, что король собирает войско не то в Минске, не то в Городке и рассчитывает прибыть в Николин день или как только «путь станет» в Борисов. В Борисове, Чашниках, Лукомле и других местах находились «со многими людми» литовские гетманы. Король, как сообщали перебежчики, намеревается идти к Полоцку, или к другим русским порубежным крепостям (Уле, Копью) или даже к Великим Лукам. Создавалась реальная угроза удара в тыл царским войскам. Поэтому продолжать поход в Ливонию уже не имело смысла. Царь решил повернуть в Москву. Часть воевод была оставлена на Луках и в Торопце для прикрытия рубежей от возможного наступления «литовских людей» [1318] .13 ноября царь уже был в Красном Городке (на Псковщине), откуда направился в Москву [1319] .
1314
HЛ. C. 96. По материалам посольских дел, царь приехал в Новгород 24 апреля и пробыл там неделю (Сб. РИО. Т. 71. С. 562).
1315
Сб. РИО. Т. 71. С. 562.
1316
«И пришед государь на дворцы и, поговоря з бояри, да пошол з дворец назад к Москве, а в Литву не пошол, а бояр и воевод своих с собою к Москве взял» (Э. Л. 341 [РК 1475–1605 гг. Т. И. С. 226]; Синб. сб. С. 20 [РК 1559–1605 гг. С. 51]).
1317
По некоторым данным для обслуживания наряда царь приказал собрать посохи до 40 тысяч человек (AS. Т. VII. № CLIII).
1318
Сб. РИО. Т. 71. С. 563.
1319
НЛ. С. 96.
О причинах поспешного возвращения Ивана IV с театра военных действий сохранились и другие весьма сбивчивые рассказы современников.
Еще к лету 1567 г. четверо виднейших московских бояр — И.Ф. Мстиславский, М.И. Воротынский, И.Д. Бельский и И.П. Федоров — получили через слугу Воротынских И.П. Козлова письмо от Сигизмунда II и литовского гетмана Григория Ходкевича с предложением перейти «под королевскую руку». В письмах польского короля выражалось лицемерное сожаление, что в России «нужа» творится как над «великими людми, так середними и меньшими». Пытаясь сыграть на феодальной спеси московских вельмож, Сигизмунд II удивлялся, как это так Иван Грозный «унизил» И.Д. Бельского, сделав его всего-навсего владимирским наместником, а И.Ф. Мстиславского — новгородским. Льстя М.И. Воротынскому, король писал, что его род по своей знатности не уступает великим князьям московским. Он вспоминал, как еще отец князя Михаила хотел со своим уделом перейти в Литву, за что был посажен в заточение на Белоозеро, где и умер. Не забыл король и того, что Иван IV хотел «кровопроливство вчинити» над И.П. Федоровым. Всем этим вельможам за измену московскому царю сулили почести и даже «уделы» в Литве, а гарантией исполнения обещаний являлся пример Курбского. В июле — начале августа от имени бояр были изготовлены ответы, содержавшие резкую отповедь королю и гетману [1320] . Исследователи уже со времени И.М. Карамзина справедливо
1320
Сб. РИО. Т. 71. С. 497–521; ПИГ. С. 241–277.
1321
Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. IX. Примечание 181; Жданов И.Н. Сочинения. Т. I. СПб., 1904. С. 125; Ясинский А.Н. Сочинения князя Курбского как исторический материал. Киев, 1889. С. 187–189; Сухотин Л.М. К пересмотру вопроса об опричнине. VII–VIII // Зап. Рус. науч. ин-та в Белграде. Вып. 17. Белград, 1940. С. 143–144; ПИГ. С. 575.
Но это была лишь внешняя сторона дела. В Литве и на Руси поговаривали, что русские вельможи (и в их числе И.П. Федоров) вступили в какие-то тайные отношения с Сигизмундом II. Польский хронист Мартин Бельский рассказывает следующее. В 1568 г. (дата ошибочна: надо 1567 г.) Сигизмунд II, собрав невиданное дотоле войско, пришел под Радошковичи (в 24 милях от Вильны), откуда он решил совершить поход на Москву. Польский король получил известие от своего посла Козлова, москвитина по происхождению, что знатнейшие московские вельможи хотят перейти под его покровительство и выдать царя, как только король появится с войском.
Однако царь узнал об этом и посадил Козлова на кол. Тогда, бесплодно простояв в Радошковичах, Сигизмунд распустил часть войска, а сам вернулся в Гродно [1322] .
Автор ливонской хроники Кельх (конец XVII в.) под 1567 г. сообщает о заговоре «ближайших родственников» царя и «знатнейших бояр (речь шла у него о Владимире Старицком, Михаиле Темрюковиче и др.). Поход Сигизмунда II был якобы продиктован желанием «ободрить» этих заговорщиков. Дело кончилось тем, что один из заговорщиков «открыл все царю, надеясь избежать этим наказания» [1323] .
1322
«Вul tu niejaki Kozfow Moskwicin, ktory sie ozenil w Litwie, Kosakowne pojal; ten, bedac poslem od krola do moskiewskiego, spraktykowa by niema wszystkie przedniejsze pany w Mockwie, ze sie Krolowie chcieli poddac, by tylko krol sie im ukazal z wojskiem, a kniazia moskiewskiego zwiazawszy wydac; dla czego tenze Kozfow byl tam od krola (w rzeczy do moskiewskiego z listy) poslan; jednak gdy to moskiewsky przeczul, Kozfow byl na palu. Zaczem krol strawiwszy czas prozno pod Radoskowicami, czesc wojska rospuscil, a sam do Grodna sie wrocil i czesc nad Ule posial (Bielski Marcin Kronika. Т. II. Sanok, 1856. S. 1165). О походе Сигизмунда в 1568 (?) под Радошковичи пишет и Матвей Стрыйковский (Stryikowski М. Kronika Polska, Litewska, Zmodska i wszystkiey Rusi. Warszawa, 1846. Т. II. S. 417).
1323
Kelch Chr. Lieflandische Historia. Reval, 1695. S. 280; Сухотин Л.М. К пересмотру вопроса об опричнине. VII–VIII. С. 147. Этот рассказ повторяет версию С. Геннинга (Скрынников Р. Начало опричнины. Л., 1966. С. 375–376).
Еще более запутанна другая прибалтийская версия, которую мы находим в донесении 1578 г., обнаруженном в Ревельском архиве. «Когда московит намеревался идти (войной) на Полоцк и его осадить, то, не доходя 10 миль до этого места, было получено им известие — грамота или запечатанное приказание, что там в Москве 7600 бояр согласились убить великого князя и решились на то за его ужасное тиранство. Известясь о сем, бросил он войско и по почте [1324] возвратился в Москву, так что, как всем известно, в то время осада была оставлена. И получив донесение, московит составил особый народ, названный им опричниной, предоставив власть убивать всех тех бояр, с их семьей и приятелями, которые против него замыслят. И те опричники, одетые во все черное, продолжали несколько лет неистовствовать» [1325] . РеБельский хронист Б. Рюссов (1578 г.) писал, что «великий князь подозревал своих людей в том, что они хотят предаться польскому королю, но это была неверная клевета» [1326] .
1324
Очевидно, речь идет о ямской службе.
1325
Акты Ревельского городского архива 1450–1610 гг. / Сообщил А. Чумиков //ЧОИДР. 1898. Кн. IV, отд. IV. 12. С. 18–19.
1326
Прибалтийский сборник. Т. III. С. 186.
В этом сообщении при всей его хронологической путанице (взятие Полоцка и учреждение опричнины были еще до 1567 г.) слышится все та же версия о боярском заговоре во время какого-то похода Ивана IV на Литву. Примерно осенью 1570 г. А. Шлихтинг писал польскому королю в своей записке: «Когда, три года тому назад, в[аше] к[оролевское] в[еличество] были в походе, то много знатных лиц, приблизительно 30 человек с князем Иваном Петровичем (Шуйским [1327] ) во главе вместе со своими слугами и подвластными письменно обязались, что передали бы великого князя вместе с его опричниками в руки в[ашему] к[оролевскому] в[еличеству], если бы только в[аше] к[оролевское] в[еличество] двинулись на страну». Как только в Москву пришли вести, что король отступил, «многие пали духом». Тогда Владимир Старицкий, И.Д. Бельский и И.Ф. Мстиславский взяли у Федорова список заговорщиков «под тем предлогом якобы имелись еще другие, которые хотят записаться». На самом же деле список был передан царю, который якобы по нему и «по сей день казнит всех записавшихся или изъявивших согласие, равно как лиц из псковских и новгородских областей» [1328] .
1327
Речь идет об И.П. Федорове.
1328
Шлихтинг. С. 61–62.
Очень сбивчив рассказ, содержащийся в «Записках» Генриха Штадена. Выступление недовольных опричниной, по Штадену, было прямым следствием расправы с И.П. Федоровым: «У земских лопнуло терпение! Они начали совещаться, чтобы избрать великим князем князя Володимира Андреевича, на дочери которого был женат герцог Магнус, а великого князя с его опричниками убить и извести. Договор был уже подписан» [1329] .
Как видим, этот рассказ не согласуется с известием Шлихтинга-Мартина Бельского о «заговоре 1567 г.». Во-первых, по Штадену, заговор земских возник после казни И.П. Федорова. Во-вторых, Штаден говорит не о переходе на сторону польского короля, а о стремлении поставить на престол князя Владимира. Штаден в данном случае сближается с автором Пискаревского летописца, где говорится, что «стали уклонятися князю Володимеру Андреевичи» [1330] . Наконец, в-третьих, упоминание о «договоре» скорее согласуется с рассказом новгородской летописи о начале похода 1569–1570 гг. на Новгород: подложное «челобитье», состряпанное Петром Волынцем в Софии (в нем якобы изложено «всех новгородцев желание со всем уездом королю оному поддатся») [1331] , может быть сопоставлено с «договором» недовольных земских людей.
1329
Штаден. С. 87.
1330
Пискаревский летописец. С. 76 [ПСРЛ. Т. 34. С. 190].
1331
НЛ. С. 468.
В приведенных рассказах не все, однако, ясно. Почему, например, царь на протяжении трех лет казнил виновных в измене, когда он мог расправиться с ними сразу: ведь их список был у него под рукой. Странно также, что Иван IV не подверг наказаниям уже в 1567–1568 гг. Владимира Старицкого, И.Ф. Мстиславского и И.Д. Бельского за их участие в «заговоре». Наконец, совсем необъяснимо полное умолчание о «заговоре» Таубе и Крузе, входивших в опричнину, т. е. как будто весьма осведомленных лиц. Нет никаких сведений о «заговоре» И.П. Федорова и в русских источниках, и у Курбского. Рассказ Мартина Вельского раскрывает перед нами политические расчеты польского короля в начале его похода, полагавшегося больше на поддержку московской аристократии, чем на военные успехи [1332] . Сообщение Шлихтинга, адресованное Сигизмунду II, учитывает эти надежды польского монарха, приводя их в соответствие с официальной версией русского правительства о причинах казни «изменников».
1332
В сентябре 1567 г. в польском войске распространялись фантастические слухи о том, что «Московия отпадет от своего тирана», как только королевское войско перейдет границу (Piwarski К. Niedoszla wyprawa, tak zwana Radoszkowicka Zygmunta Augusta na Moskwe (rok 1567–1568) // AW. 1927. Т. IV, z. 13. S. 276–278; 1928. Т. V, z. 14. S. 100.