Орлиное гнездо
Шрифт:
Он сел рядом и схватил ее руки, прижимая к губам. Василика не отвечала на его ласки, лежа в оцепенении. Она выросла в жестоком краю, во времена самой лютой жестокости – но даже великие бояре, даже свирепый Влад Дракула никогда не казались ей такими нелюдями, как сейчас этот нежный любовник. И ведь он знал, что во всем повинна его мать!
А может, Василика просто не привыкла к тому, что она госпожа и что из-за нее делаются такие вещи: ведь для господ это обыкновенное дело!
Штефан гладил ее руки, и против воли она стала опять покоряться его чарам.
– Нам нужно уехать отсюда… Мы скоро уедем туда, где никто не посмеет тебя обидеть.
– Куда? – спросила Василика.
Она знала.
– В Стамбул, - ответил Штефан. – В Царьград. В великий город.
* Подлинный исторический анекдот.
========== Глава 76 ==========
Василика поправлялась дольше, чем ей представлялось вначале: верно, Фериде не пожалела отравы на ненавистную ведьму-валашку. Персидский врач, которого приглашали к ней, сказал, что это, должно быть, мышьяк, не имеющий вкуса и запаха, и потому один из самых коварных ядов.
Невольница вышла в сад, как обещал ей ее покровитель. Вначале она не могла работать, но Штефан все равно очищал сад от слуг ради нее, ее уединения. Где еще она могла бы найти такого заботливого хозяина - возлюбленного? Но его любовь была другой стороной его дикости, его ненависти.
Василика сидела на скамье и, закрыв глаза и закинув голову, молилась об исцелении сердца этого турка, которое сделалось для нее так драгоценно. Она хотела бы стать его женой, его вечной возлюбленной… но так бывает только в мечтаньях.
Чья-то великая земная любовь – другая сторона чьих-то великих земных страданий. Кто сказал ей такое? Прежде Василика не мечтала высоко ни о себе, ни о своем счастье, а думала только о службе, и была добродетельная девица. Неужели же добродетель значит бездумье?
“Есть ли колодезь, из которого можно черпать счастье и не вычерпать? Хоть на небесах?” - мучительно думала турецкая полонянка.
Потом она услышала шаги своего господина, и повернулась к нему, сияя небесным счастьем. Это были шаги убийцы, мясника – но Василика протянула ему руки и прильнула к устам этого человека, как к источнику жизни.
– Моя драгоценная, - прошептал Штефан. – Моя роза…
– Что ты думаешь делать со мной? – шепнула Василика, уже без ярости первых дней: словно сдаваясь на милость.
Он сел рядом и обнял ее, а Василика положила голову ему на плечо.
– В Стамбуле все еще есть христианские церкви, - прошептал турок. – Когда мы будем там… тогда…
Василика перебила его дрожащим голосом.
– Нет, не тешь меня такими словами! Я знаю, что этому не бывать!
Казалось, Штефан жестоко насмехается – так жестоко, как еще не смеялся: а ведь он много смеялся над ней…
Абдулмунсиф не стал ее уговаривать, а только крепко взял ее за руку, словно боялся, что невольница улетит.
– Зачем тебе в Стамбул? – резко спросила Василика. – Ведь ты состоишь при султане!
Василика распекала своего господина, точно жена. Он взял ее лицо в ладони и мягко улыбнулся.
– Ты думаешь, что я неспособен сам позаботиться о себе и о тебе?
Василика осталась непреклонна.
– Расскажи мне!
Штефан уткнулся лицом в ее волосы.
– У нас дом, место женщин… место чистоты, - проговорил он. – Мы не несем в свой дом того, что его осквернит. Мы успокаиваемся рядом с нашими женами.
Василика усмехнулась; хотя от слов турка у нее захолонуло сердце.
– А вы спрашиваете ваших жен – успокаиваются ли они рядом с вами? – резко спросила она. – Или они никогда не говорят того, что вам не понравится?
“Наложницы не говорят”, - подумал Штефан. Он промолчал и крепче прижал к себе Василику.
– Я не хочу ранить тебя, - сказал он.
– Ты больше ранишь меня, когда молчишь… Я хочу страдать с тобой так же, как радуюсь с тобой, - пылко ответила Василика. Господин увидел, как она покраснела, - и понял, как и поняла она сама, что это было самое страстное любовное признание. Штефан улыбнулся и поцеловал ее в щеку.
– Кажется, я понимаю, почему так полюбил тебя, - прошептал он. – Хорошо, если ты желаешь, я скажу…
Ему было трудно открываться ей, точно жене, - когда он так долго жил с ней только для наслаждения. Но Василика жаждала его признаний: это стало ее существом.
Вдруг Штефан схватил ее за руки и поднял с лавки; упал на колени и ее заставил упасть. Так они и стояли – точно принося обет перед алтарем. Только глядели не на Бога, а друг на друга.
– Василика, султан Мехмед сделал меня пашой – за заслуги перед нашим великим повелителем, - проговорил турок, не сводя с нее глаз. И Василика поняла, как была глупа: о султане нельзя было говорить таких дерзких речей – в этом доме, в котором действовали руки и слушали уши принцессы Фериде.
– Пашой? И теперь великий султан отправляет тебя с поручением в Стамбул? – боязливо спросила валашка. Штефан улыбнулся.
– Да, моя роза.
Потом он обнял ее, так и стоя напротив нее на коленях, - и Василика ощутила, как его сердце стучится в ее грудь, точно требует, чтобы ему открылось. И Василика поняла, что принадлежность Штефана к священному ордену Дракулы – тайна для султана и смертельная угроза для всего их дома. И султан грозил смертью, и братья Штефана: если те и в самом деле занимались диаволовыми делами… а Штефан отошел от диаволовых дел, полюбив девицу, назначенную в жертву…
– Я буду надзирать за порядком в великом городе – меня посылают усмирителем народных возмущений*, - глухо сказал Абдулмунсиф. Он выпустил ее из объятий и теперь стоял, опустив голову, точно каялся перед кем-то. Быть может, в эту самую минуту турецкий рыцарь отрекся от намерения отвоевывать Царьград, ему опротивела кровь, на которой вставали все великие земные царства – чтобы потом рухнуть?