Осенний лист или зачем бомжу деньги
Шрифт:
– Хорошо, уговорил. Купим. За водкой, так за водкой.
Сидоров отмахнулся от Окрошки, как от назойливой мухи и вдруг поймал себя на мысли, что выпить сейчас им действительно не помешало бы. Особенно Альфреду.
После сидоровской пощечины Альфред вроде бы пришел в себя, но зато погрузился в какое-то заторможенное состояние. Будто ему все равно, что с ним произойдет. Беспрекословно вытер кровь с сидения и окна, хотя, (Сидоров видел это), такое занятие было Альфреду в новинку, и удовольствия при этом наведении чистоты
Альфредом за последние пару недель, кого угодно выведут из состояния душевного равновесия. Потерять любимую женщину, да еще при таких обстоятельствах! Потерять все - жилье, безбедное существование, привычный жизненный уклад. Сам-то он, Сидоров, оказавшись в подобном состоянии полгода кис на даче. Жить не хотелось. К тому же Сидорова никто не преследовал и не пытался убить…
– Пошли, мужики, - сказал Сидоров и решительно пошел прочь от бандитского джипа.
– А куда пошли-то, Ляксеич?
– снова спросил Окрошка.
– Знаю я одно место. Там нас всегда примут.
– Бомжатник ментовской?
– съязвил Окрошка.
– Монастырь.
– Монастырь? Так далеко же. Надо было тогда машину не бросать.
– Там пост ГАИ на выезде. Не проехали бы.
– Ляксеич, погоди. Зачем нам в монастырь. Из меня монах хреновый получится. И кормежка там скудная…Ляксеич, а Ляксеич? Если нам переночевать, так я одно местечко поближе знаю.
– Что за местечко?
– не останавливаясь, спросил Сидоров.
– Подвальчик один. Там мой корешок живет, Юрка. Мы с ним раньше в одной коммуналке обитали. Пока нас оттуда один богатый торгаш не выпнул. Он старше меня, но как брат был, старший брательник.
Бывалочи возьмем с ним бутылек, баночку зеленого горошка откроем.
Или окрошечки сварганим. Посидим, душевно так!…Да тут и рядом совсем. На улице Грибоедова. Его, кореша моего, кстати, так и зовут
– Юрка Грибоед.
– Ну, хорошо, пошли к твоему Грибоеду, - согласился Сидоров.
В Юркиной конуре горел свет, он пробивался через дверные щели, освещая длинный и пыльный, заваленный всяким хламом коридор.
– Эй, Грибоед, встречай гостей!
– крикнул Окрошка, вырвавшись вперед.
– Спишь, что ли?
Окрошка распахнул скрипучую фанерную дверь и застыл на пороге, как вкопанный.
– Юрка?!!
– Что там?
– спросил Сидоров, заглянув через Окрошкино плечо.
Поперек узкой не заправленной кровати лежал человек, вернее то, что раньше было человеком, бомжом Юркой Грибоедом. Худые Юркины ноги, обутые в старые солдатские ботинки, перетянутые телефонным проводом, чтобы не отвалилась подошва, покоились
Можно было бы решить, что Юрка мертвецки пьян, но в каморке душно пахло кровью и пороховыми газами. На стене над койкой на уровне головы сидящего на ней человека темнело бурое пятно, похожее на амебу. Кровь была и на ржавой спинке и, по-видимому, за койку ее натекло много, оттуда выползали темно-бурые, почти черные языки и смешивались с другой лужей, зеленоватой, кисло пахнущей.
Окрошка подковылял к трупу своего кореша и, примостившись рядом, стал толкать его, словно пытался разбудить.
– Юрка! А, Юрка! Ты чего? Кто это тебя? Юрка-а-а!
Окрошка поднял на Сидорова глаза, в них были слезы.
– За что его? Кому он помешал?
Сидоров пожал плечами и поднял с пола пистолет, понюхал дуло, повертел его в руках. ТТ, как ТТ, только старый - ствол и рукоятка потертые, в царапинах. На рукоятке узкая серебряная пластинка подарочного адреса. Гравировка затерта, не разобрать, что там было когда-то написано.
– А я видел этот пистолет, - сказал Альфред, встав рядом с
Сидоровым.
– Не так давно.
– Да? Где и когда?
– В начале лета. Третьего июня. На дне рождения у Александра
Моисеевича.
– У какого Александра Моисеевича?
– У Шульмана. Это его пистолет. Он выпил лишнего, как всегда. Из ресторана пригласил нас с Катенькой к себе домой. Там еще добавил и в спальню ушел. Мы с Катенькой подумали, спать пошел, а он выходит и показывает нам пистолет. Говорит, купил по случаю. Вдруг, говорит, пригодится?
– А ты уверен, что это именно тот?
– Да вроде похож…, - Альфред взял тэтэшник, внимательно стал его разглядывать.
– Да, точно он. Вот царапина на стволе. Возле мушки.
На том, что Шульман показывал, такая же была. А на пластинке заглавную букву 'Ш' разобрать можно. Катя еще посмеялась, посоветовала Александру Моисеевичу гравировку восстановить. Сказала, начальная буква твоей фамилии уже есть, осталось только продолжить, написать: 'Шульману А. М. за боевые заслуги перед Отечеством'. Или что-нибудь в этом роде…
– Шульман мертв, если верить Пархому, - задумчиво сказал Сидоров.
– Можно предположить, что Саша пришел к Пархому с этим тэтэшником.
Убить его Шульману не удалось, сам погиб, а орудие мести оказалось в руках Пархома или его отморозков. А если это так, то и Юрка Грибоед
– дело рук этого бандита.
– Кто такой Пархом?
– спросил Окрошка с вызовом.
– Бандит? Мне наплевать, что он бандит! Я уже двоих бандюков завалил. Я и Пархома этого завалю. Я его за Юрку…
– О Пархоме позже поговорим, - пообещал Сидоров.
– А сейчас уходить надо.