Осенняя женщина
Шрифт:
Фифе надо было что-то посильнее простой суровости. Это точно;
Зоя захлопнула книгу. Несмотря на злость, она ощущала смутное беспокойство. Всякого человека посещает такое беспокойство, если он предвидит в своей жизни грядущие перемены. К лучшему ли или к худшему — не имело значения. Перемен Зойка не хотела.
Мысли ее, как рой приставучих мух, жужжали в голове и не давали уснуть. Поднялась, выглянула в окно. По улице шла молодежь. Видно, с вечернего сеанса в «Пионере». Галдят, смеются и еще целуются на ходу, бесстыдники. Разве так было в ее время? И помнит ли она это время?
«Грамадзяне
Было жарко. Очень жарко. Она инстинктивно оттянула ворот платья и подула между грудей.
Парни, которым она задала этот вопрос, разом прыснули со смеху.
«Вы что же, хотите детей учить?» — спросил один, отхихикав.
«Ага. Хачу. Вельмi, — хмуро кивнула она, оправляя платье на своей выдающейся передней части, которую уж очень любили лапать агроном Зубов и знатный комбайнер Соколович, хотя и у того и у другого были свои жены. Вот и эти так смотрели, что прямо не пожалела бы для их зенок крепкой пятерни, привыкшей справляться и с тяжелыми ведрами, и с норовистой коровой, и с копенками сена. Нет, не пожалела бы. Но хлопцы городские, не выдержат же деревенских нежностей.
«А может, вам было бы лучше в агротехнический? Все же как-то, наверное, вам ближе».
«Чаго мне блiжэй, я сама ведаю. Ты мне зубы тут не скаль, а лепей кажы, калi пытаюся».
«О, девушка настроена решительно… Полный отпад, ребята! А вы откуда, простите, будете?»
«А з Ляшуноу. Ляшуны — сяло у нас такое ёсцъ. Пад Гроднам. Можа, чулi?»
«Как же, как же! Наслышаны. Просто только и разговоров, что про ваши… э-э… Лешуны».
«Ой, няужо?» — зарделась Зойка, снова забывшись и подув в разрез платья.
«А почему же вы хотите стать именно учительницей?» — любопытствовали веселые парни в белых тонких сорочках, которые она видела только на председателе колхоза Никитко, и то по большим праздникам.
«Дык як жа? Работа чысценъкая, з дзетками Hi табе гразi, нi зняваги Усе здароукаюцца. Ад ycix пашана. Па бацъку завуць».
«Здраво, очень здраво, девушка. Есть, есть еще здравомыслящие девушки в наших селениях. Давайте мы вам поможем».
«Ой, даражэнькiя, пачакайце. Як жа…»
Они мигом подхватили ее котомки-корзинки и поволокли к остановке автобуса, хохоча при этом, как шуты гороховые. От этого Зойка вспотела еще больше. «Во, прапала! Надта борздыя хлапцы. Каб не утварылi шкоды».
Она всматривалась в глубь салона, готовясь поднять крик сразу же, как только они захотят удрать с ее корзинками. За всеми этими волнениями она не почувствовала внизу шевеления. Зойка опустила взгляд и увидела маленького плешивого мужичка, приткнувшегося своими круглыми, как колеса велосипеда, очками к ее многострадальной груди. На его губах блуждала невинная улыбка. Зойка сердито оттолкнула его. «Ты шчэ, баравiк-махавiк, заляцаесся! У, ззлыдень!»
Через
«Хорошо вам сдать экзамены, девушка!» — хихикнул один.
«И лекции не пропускайте!», — добавил второй.
Через три дня Зойка предстала перед экзаменаторами. Она так упорно к этому стремилась, столько ругани натерпелась от мачехи и столько всего вынесла, пока выправила себе паспорт (с помощью председателя и со строгим условием вернуться учить детей в родную деревню), что мгновенно забыла даже вопросы в билете.
«Клiмава! Зоя Клiмава, вы падрыхтавалiся?» — спросила у нее экзаменаторша.
«Ага, даражэнькая, ага. Ужо адказвацъ?»
«Так. Калi вы падрыхтавалiся, пачынайце».
«А якое там пытанне?»
«У вас… — экзаменаторша взглянула на ее билет через очки, — пытанне пра дзеепрыметнiк i дзеепрыметны зварот. А другое пытанне — «Прадстаунiкi беларускага гуманiзму эnoxi Адраджэння».
«Зразу мела, зразу мела. Дык вось, дзеепрыметнiк — гэта асобная форма дзеяслова, якая…»
После этого Зойка запнулась и уже не смогла продолжать, хотя всего несколько минут назад радовалась, что ей попались такие простые вопросы.
На втором экзамене по истории повторилось то же самое. Если в своей родной маленькой школе перед знакомыми с детства лицами и учительницей она бойко рассказывала про петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» и его историческое значение, то здесь на нее нападала непонятная и обидная немота. Зойка открывала рот, как рыба, выброшенная из воды, и ничего не могла произнести. Ей казалось, что кто-то наскоро стер в ее голове все знания.
Еще через три дня она сидела в коридоре института и горько рыдала. Тройка и двойка никак не могли убедить экзаменаторов в том, что она достойна учиться дальше. Предстояло позорное возвращение домой. Она почти слышала злорадный голос мачехи: «Што, прыпёрлася, дурнiца? Толькi грошы змарнавала. А я табе казала! Не смяшыла б людзей! Калi Бог розумам не спагадзiу, дык i на кiрмашы ужо ня купiш».
Нет, возвращаться было никак нельзя. И от этого Зойка заплакала еще сильнее.
Неожиданно кто-то прикоснулся к ее плену.
«Что случилось, девушка? Почему вы плачете?» — перед ней стояла маленькая полненькая женщина, хорошо одетая, в перчатках и с блестящей черной сумочкой.
Зойка моментально выложила ей все свои огорчения и резоны.
«Я поняла, — кивнула женщина. — Меня зовут Капитолина Егоровна. Скажите, вы умеете работать по дому? Мне как раз нужна хорошая работница. Я буду вам платить. И жить вы будете у нас. А на следующий год, хорошенько подготовившись, можете поступать снова».