Ошибки, которые мы совершили
Шрифт:
Трудно поверить, что от моего дома до этого можно дойти пешком, казалось, мы очутились в другом городе.
Миссис Олбри стояла на крыльце в пыльно-голубом платье с белыми цветами и говорила с другой леди. Когда они нас заметили, миссис Олбри коснулась руки женщины и извинилась.
– Эллис, ты пришла. – От ее улыбки по всему моему телу разлилось тепло, хотя я не совсем понимала, зачем она меня сюда пригласила. – Ты хочешь есть? Принести тебе тарелку?
Я не знала, что мне следует ответить, а потому пожала
– Можно я пойду? – простонал Истон, переведя взгляд на толпу детей, что сидели на террасе.
Миссис Олбри ответила:
– Помоги Эллис!
Истон был сыт мной по горло, и я это видела.
– Не нужно, миссис Олбри.
Она ответила, слегка вздернув губы, будто прикладывая усилия:
– О, определенно нужно. Но с твоей стороны очень мило так говорить, дорогая. И называй меня Сэндри. Иди повеселись! Будь как дома!
«Будь как дома». Что за странное выражение? Будто люди могут вставать на место, подобно кусочкам пазла. Миссис Олбри сдержанно махнула в сторону еды.
Истон бросил на меня сердитый взгляд и жестом велел следовать за ним.
Мы зашли в распахнутые огромные стеклянные двери. Внутри на стойке стояло несколько больших блюд. Истон протянул мне тарелку, призывая поторопиться.
– Тебе необязательно ходить со мной, – сказала я.
– Моя мама, может, и кажется милой, но она сделает мою жизнь ужасной, если я оставлю тебя одну.
Я наложила себе в тарелку картофель с блюда и переспросила:
– Ужасной?
Диксон Олбри стоял рядом с братом с улыбкой на лице, угощаясь едой со стола без тарелки, сразу закидывая ее себе в рот.
– Это правда, Элвис, – произнес он между порциями.
Истон взял ролл.
– Сэндвичи с арахисовой пастой и вареньем на ланч. Забыть постирать мою футбольную форму…
– С арахисовой пастой и вареньем? – перебила я.
– Он их терпеть не может, – ответил за Истона Диксон.
Я покачала головой:
– Терпеть не может арахисовую пасту и варенье? Так не бывает.
– Бывает. Я их терпеть не могу! – Истон скрестил руки на груди.
– Звучит так, будто ты та еще проблема. – Я добавила на тарелку горку брокколи.
– Так и есть, – рассмеялся Диксон. – Когда ему было восемь, он ел только макароны с сыром – на завтрак, обед и ужин.
– Бе-е-е, – я поморщилась.
Истон нахмурился.
– Я не скажу тебе, где десерт.
Я трагично вздохнула.
– Ты сказал, что самое вкусное все равно уже закончилось.
Диксон снова засмеялся.
– А ты смешная, Элвис.
– Я не идиот, – проворчал Истон, – и припрятал немного, перед тем как уйти.
– Это, наверное, тыквенный пирог, – бросила я ему.
– С чего ты взяла, что тыквенный? – спросил он.
– Потому что тыква – самое гадкое из всего, что я знаю.
– Разве пирог может быть гадким? – с серьезным видом поинтересовался
– Он ягодный, – ответил Истон, – мой любимый.
Я печально протянула:
– И мой.
Истон широко мне улыбнулся. Его взгляд загорелся от неожиданного открытия. Это застало меня врасплох, и воздух в легких на мгновение застыл.
– Я тебе не нравлюсь, – сказал он.
– Я… – У меня не нашлось слов, которыми можно описать мои чувства к Истону Олбри. Они были слишком неопределенными.
– Я всем нравлюсь. – Он произнес это не высокомерно, а будто загадку, что предстояло разрешить.
– Это правда, – добавил Диксон. Он жевал хлеб и смотрел на нас. – Он всеобщий любимчик.
– Я уверена, что ты хороший… – начала я.
– Да я не против, – перебил Истон, пожав плечами, – все думают, что я такой же, как братья.
Это предположение мне понятно. Истон на этой кухне казался не тем мальчиком, что убедил меня забраться в школу или украл мороженое, а выглядел так же.
– Все в порядке. Ты ничего мне не должна. Не нравлюсь так не нравлюсь.
Но он ошибался – Истон мне нравился. Мы вышли с едой на улицу и устроились на террасе. Ели с бумажных тарелок, которые постепенно промокали, и смотрели на гостей, которые усеяли двор подобно чернильным пятнам на бумаге.
– У вас всегда так много народу? – спросила я.
– Ага, – ответил он с набитым ртом.
Я зажмурилась и попыталась представить всех у нас во дворе. Это оказалось невозможно. Им просто не хватило бы места. Но у Олбри жизнь казалась безграничной. Она выплескивалась из дома и затапливала мягкую траву, что оттесняла озеро. Воздух наполнялся музыкой и смехом, и бриз с воды уносил их в неизведанные края.
Я словно оказалась на другой планете, в мире, где прежде не бывала, – безмятежном и радостном… пока я не услышала крики.
Около дома стояла мама. Ее волосы были пожелтевшими, с рваными от краски и лака концами. Она носила дешевую одежду как дизайнерскую. Стразы на карманах джинсов, черная блузка ей явно мала. Я на мгновение застыла от восхищения, ведь моя мать была красива иной красотой, нежели все вокруг.
Я заметила потрясенно приподнятые брови, рты, застывшие в форме буквы «о». Они видели Анну Трумэн не так, как я.
Сэндри пересекла двор уверенными спокойными шагами с единственной целью.
– Кто это? – спросил Истон у братьев.
– Анна, пожалуйста, – услышала я слова Сэндри.
Взгляд мамы был тяжелым, а лицо – красным, словно мама Истона сотворила что-то ужасное.
– Ты совсем обнаглела?
– Анна, это всего лишь трапеза, – голос Сэндри звучал разумно и взвешенно. И в этом заключалась ее ошибка. – Эллис здесь весело. Разреши ей остаться.
– Ага, трапеза. – Моя мать выплевывала слова, словно яд. – Эллис! – позвала она меня, и я отшатнулась.