Ошибки, которые мы совершили

Дуайер Кристин

Трудно поверить, что от моего дома до этого можно дойти пешком, казалось, мы очутились в другом городе.

Миссис Олбри стояла на крыльце в пыльно-голубом платье с белыми цветами и говорила с другой леди. Когда они нас заметили, миссис Олбри коснулась руки женщины и извинилась.

– Эллис, ты пришла. – От ее улыбки по всему моему телу разлилось тепло, хотя я не совсем понимала, зачем она меня сюда пригласила. – Ты хочешь есть? Принести тебе тарелку?

Я не знала, что мне следует ответить, а потому пожала

плечами и робко кивнула.

– Можно я пойду? – простонал Истон, переведя взгляд на толпу детей, что сидели на террасе.

Миссис Олбри ответила:

– Помоги Эллис!

Истон был сыт мной по горло, и я это видела.

– Не нужно, миссис Олбри.

Она ответила, слегка вздернув губы, будто прикладывая усилия:

– О, определенно нужно. Но с твоей стороны очень мило так говорить, дорогая. И называй меня Сэндри. Иди повеселись! Будь как дома!

«Будь как дома». Что за странное выражение? Будто люди могут вставать на место, подобно кусочкам пазла. Миссис Олбри сдержанно махнула в сторону еды.

Истон бросил на меня сердитый взгляд и жестом велел следовать за ним.

Мы зашли в распахнутые огромные стеклянные двери. Внутри на стойке стояло несколько больших блюд. Истон протянул мне тарелку, призывая поторопиться.

– Тебе необязательно ходить со мной, – сказала я.

– Моя мама, может, и кажется милой, но она сделает мою жизнь ужасной, если я оставлю тебя одну.

Я наложила себе в тарелку картофель с блюда и переспросила:

– Ужасной?

Диксон Олбри стоял рядом с братом с улыбкой на лице, угощаясь едой со стола без тарелки, сразу закидывая ее себе в рот.

– Это правда, Элвис, – произнес он между порциями.

Истон взял ролл.

– Сэндвичи с арахисовой пастой и вареньем на ланч. Забыть постирать мою футбольную форму…

– С арахисовой пастой и вареньем? – перебила я.

– Он их терпеть не может, – ответил за Истона Диксон.

Я покачала головой:

– Терпеть не может арахисовую пасту и варенье? Так не бывает.

– Бывает. Я их терпеть не могу! – Истон скрестил руки на груди.

– Звучит так, будто ты та еще проблема. – Я добавила на тарелку горку брокколи.

– Так и есть, – рассмеялся Диксон. – Когда ему было восемь, он ел только макароны с сыром – на завтрак, обед и ужин.

– Бе-е-е, – я поморщилась.

Истон нахмурился.

– Я не скажу тебе, где десерт.

Я трагично вздохнула.

– Ты сказал, что самое вкусное все равно уже закончилось.

Диксон снова засмеялся.

– А ты смешная, Элвис.

– Я не идиот, – проворчал Истон, – и припрятал немного, перед тем как уйти.

– Это, наверное, тыквенный пирог, – бросила я ему.

– С чего ты взяла, что тыквенный? – спросил он.

– Потому что тыква – самое гадкое из всего, что я знаю.

– Разве пирог может быть гадким? – с серьезным видом поинтересовался

Диксон.

– Он ягодный, – ответил Истон, – мой любимый.

Я печально протянула:

– И мой.

Истон широко мне улыбнулся. Его взгляд загорелся от неожиданного открытия. Это застало меня врасплох, и воздух в легких на мгновение застыл.

– Я тебе не нравлюсь, – сказал он.

– Я… – У меня не нашлось слов, которыми можно описать мои чувства к Истону Олбри. Они были слишком неопределенными.

– Я всем нравлюсь. – Он произнес это не высокомерно, а будто загадку, что предстояло разрешить.

– Это правда, – добавил Диксон. Он жевал хлеб и смотрел на нас. – Он всеобщий любимчик.

– Я уверена, что ты хороший… – начала я.

– Да я не против, – перебил Истон, пожав плечами, – все думают, что я такой же, как братья.

Это предположение мне понятно. Истон на этой кухне казался не тем мальчиком, что убедил меня забраться в школу или украл мороженое, а выглядел так же.

– Все в порядке. Ты ничего мне не должна. Не нравлюсь так не нравлюсь.

Но он ошибался – Истон мне нравился. Мы вышли с едой на улицу и устроились на террасе. Ели с бумажных тарелок, которые постепенно промокали, и смотрели на гостей, которые усеяли двор подобно чернильным пятнам на бумаге.

– У вас всегда так много народу? – спросила я.

– Ага, – ответил он с набитым ртом.

Я зажмурилась и попыталась представить всех у нас во дворе. Это оказалось невозможно. Им просто не хватило бы места. Но у Олбри жизнь казалась безграничной. Она выплескивалась из дома и затапливала мягкую траву, что оттесняла озеро. Воздух наполнялся музыкой и смехом, и бриз с воды уносил их в неизведанные края.

Я словно оказалась на другой планете, в мире, где прежде не бывала, – безмятежном и радостном… пока я не услышала крики.

Около дома стояла мама. Ее волосы были пожелтевшими, с рваными от краски и лака концами. Она носила дешевую одежду как дизайнерскую. Стразы на карманах джинсов, черная блузка ей явно мала. Я на мгновение застыла от восхищения, ведь моя мать была красива иной красотой, нежели все вокруг.

Я заметила потрясенно приподнятые брови, рты, застывшие в форме буквы «о». Они видели Анну Трумэн не так, как я.

Сэндри пересекла двор уверенными спокойными шагами с единственной целью.

– Кто это? – спросил Истон у братьев.

– Анна, пожалуйста, – услышала я слова Сэндри.

Взгляд мамы был тяжелым, а лицо – красным, словно мама Истона сотворила что-то ужасное.

– Ты совсем обнаглела?

– Анна, это всего лишь трапеза, – голос Сэндри звучал разумно и взвешенно. И в этом заключалась ее ошибка. – Эллис здесь весело. Разреши ей остаться.

– Ага, трапеза. – Моя мать выплевывала слова, словно яд. – Эллис! – позвала она меня, и я отшатнулась.