Оскорбление третьей степени
Шрифт:
Простейшие вещи
Последующая сверка показаний и следов с места преступления породила одну из тех неприятных головоломок, в которых ни одна деталь не сочетается с другой. Свидетелей было двое, но в основном их показания звучали как полный бред. Через три дня Танненшмидт и Зандлер еще раз собрали воедино все, что узнали или, вернее сказать, чего не узнали, и сели составлять итоговый рапорт. Старший инспектор всерьез намеревалась переложить всю инициативу на своего ассистента, столь велика была
— Итак, Ханнес Цербер — единственный, кто был на месте событий до, после и во время преступления. Согласно его показаниям, две женщины, говорившие по-русски, разбудили его и предупредили, что в туннеле проводят эксперимент с магической пулей. Измерение концентрации алкоголя в крови Цербера показало две целых и две десятых промилле. — Зандлер умолк и бросил взгляд на Танненшмидт.
Та кивнула и уточнила:
— Он говорит по-русски?
Зандлер покачал головой.
— На вопрос, откуда у него взялись советские газеты сорок пятого года, он ответил, что нашел их у входа в туннель.
— И что вы об этом думаете?
— Я думаю, русский след не поможет нам пролить свет на произошедшее.
— Вот и мне так кажется.
— Вторая наша свидетельница — Констанция Камп. В момент допроса она находилась в состоянии шока и не могла сообщить ничего о том, что произошло в туннеле, поскольку прибыла туда слишком поздно. Непонятно, зачем она вообще потащилась во Фридрихсхаген. По ее словам, кто-то сообщил ей, что там состоятся ночные похороны. Эту версию подтверждают фрау Эберляйн, соседка покойного Шилля, и администратор «Пента-отеля». Дальнейшие следственные мероприятия… — он оглянулся на Танненшмидт, которая вертела в пальцах осколок зеленого кафеля, — …результатов не дали.
— Это меня не удивляет, — отозвалась старший инспектор.
— И еще герр Марков. Но его допрашивали вы, так что это ваша часть рапорта.
Танненшмидт резюмировала, что на данный момент Марков подозревается в убийстве и находится под стражей. Все еще. Вследствие взрыва он получил осколочную травму и поначалу ни на что не реагировал. Позднее он пришел в себя и по совету своего адвоката, человека по фамилии Пашке, который сейчас требует немедленного освобождения своего подзащитного, отказывается давать письменные показания. Учитывая, что при стрельбе использовалось старинное оружие, заряженное холостыми патронами, обвинение в убийстве, похоже, предъявлять смысла нет.
В самом деле, криминалистам не удалось найти в туннеле ни пулю, ни входное отверстие, зато отыскались две холостые гильзы. Одна точно была от найденного у Маркова «Вальтера ППК», это подтверждали следы пороха на его руке и отпечатки пальцев на пистолете. Вторую гильзу нашли рядом с телом второго стрелка, Александра Шилля, там же обнаружились останки парабеллума, который, по мнению экспертов, датируется временами Первой мировой. По их словам, риск детонации при применении столь старого оружия чрезвычайно велик, поскольку ржавчина, грязь, порча механизма и отсутствие оригинальных боеприпасов усиливают вероятность взрыва.
— Знаете, что я обо всем этом думаю, Зандлер?
— Что же, инспектор?
— Я думаю, что двое взрослых мужчин встретились ночью в туннеле, чтобы выстрелить друг в друга холостыми патронами. Точка.
— У вас есть предположения, почему они это затеяли?
— Честно? Понятия не имею почему. Возьмем того же сомика. — Она кивнула на снимок рыбки на стене. — Почему дама завещает все свое имущество рыбе? Почему? Или вот еще вопрос: почему психиатр ищет потерянное письмо в цветочном горшке под корнями плюща? — Танненшмидт заглянула Зандлеру в глаза. — Почему вы заставляете службу государственной безопасности собирать сведения о том, занимался ли Гитлер ножным сексом? Почему, почему, почему?
Зандлер опустил голову.
— Вероятно, вопрос «почему?» далеко нас не уведет… Или наоборот, сегодня он уведет нас слишком далеко… Допустим, мы неверно ставим вопрос. Допустим, верно поставленный вопрос звучит так: «А почему бы и нет?»
— Почему бы и нет?
— Да. Почему бы и нет?
Как бы офицеры ни ломали головы, ни одна формулировка не казалась им мало-мальски адекватной. Следствие велось довольно долго, причем по всем направлениям, однако упорно не давало никаких результатов.
Откуда взялись пистолеты, выяснить не сумели, однако при обыске квартиры Шилля была обнаружена папка документов, которую он собирал отдельно по хоэнлихенской дуэли. Просматривая эти материалы, Зандлер понял, что в 1937 году в Хоэнлихене использовалось точно такое же оружие, что и в туннеле под Шпрее. Совпадение взбудоражило его, и расследование сдвинулось с мертвой точки, добралось до далекого Волгограда, но там, к сожалению, заглохло навсегда.
Танненшмидт тоже не могла успокоиться и оставить попытки пролить хоть какой-то свет на случившееся. Через несколько дней после смерти Шилля, по ее словам, из чисто личных интересов старший инспектор посетила велнес-оазис «Фиш спа» на Данцигерштрассе, где примерно неделю назад встретились две секундантки, если они вообще существовали. Работающие там рыбки гарра руфа прилежно целовали ноги Танненшмидт, однако в остальном ее попытки раздобыть сведения о других клиентах этого заведения оказались напрасными.
Даже предположение, высказанное фрау Эберляйн той ночью на кухне, не оставили без внимания. Пересказанная ею история о даме с деменцией, арестованной в Рейхстаге, действительно была зарегистрирована в базе данных, однако никаких дальнейших выводов из этого сделать было нельзя.
Еще находясь под стражей, Марков дал интервью газете «Берлинер абендпост», в котором выдвинул серьезные обвинения в адрес столичной полиции.
Он изобразил себя жертвой безумца, который хотел взять его, Маркова, в заложники какой-то замшелой традиции. Несмотря на многочисленные просьбы о персональной защите, несмотря на поданное заявление, Марков стал мишенью ревнивого сталкера, у которого не все было в порядке с головой.
Прочитав интервью с Марковым, дама по имени Лилли передала полиции мобильный телефон, который забыл у нее Шилль. Анализ выявил поразительно мало данных: за рассматриваемый период на телефоне зафиксировано всего два звонка, один — немецкому пианисту с русскими корнями, который сказал, что разговор шел о сборнике писем Льва Толстого издания 1926 года, второй — входящий от Констанции Камп, которая переговорила с Лилли, узнала о предстоящих «ночных похоронах» и сломя голову бросилась в Кёпеник.