Основы человечности. Работа над ошибками
Шрифт:
— Ну наконец-то! — прокомментировала Ксюша, наливая себе чай.
— Довела бабушку — и радуешься? — поддел её Людвиг.
Ксюша действительно улыбалась, и не вымученно, как до этого, а совершенно естественно.
— Я бы ещё поспорила, кто её на самом деле довёл, — усмехнулась она.
— Да, я старался! — Оборотень подтянул ближе к себе миску с салатом, словно и не слопал половину пиццы меньше часа назад. — Она у тебя крепкий орешек.
— А теперь объясни, зачем ты этот дурдом устроил? — потребовал Тимур. Ему, наоборот, кусок в
— Просто напомнил, что кроме выдуманных проблем с внучкой у неё есть вполне реальные проблемы с дочерью, причём нерешённые. В принципе, она про них и не забывала, даже дневник хранила, но что-то конкретное делать, как я понимаю, не планировала.
— С чего ты вообще взял, что это она подбросила дневник?
— Так она же сама созналась.
— А до того, как созналась? Ты же не просто так его с собой прихватил.
— Считай, что это было озарение. Я просто подумал… Салат, кстати, вкусный! Зря не ешь. Ну так вот, я подумал, что если Надю действительно выгнали из дома без вещей, в одном халате, то вряд ли она успела забрать дневник. Это, в принципе, не та вещь, которую хватаешь в первую очередь. Значит, всё это время он лежал дома.
— Тогда я бы давно его нашла! — влезла Ксюша.
— Именно! А раз не нашла, значит, твоя бабушка его куда-то спрятала. И хранила всё это время вне дома. Поэтому и запах такой странный, настоящая сборная солянка. Если бы я хоть раз с ней до этого вживую пообщался — опознал бы, но я ведь её собственный запах знал только через тебя… В общем, я решил понюхать бабушку. А тетрадку прихватил на всякий случай. И ведь пригодилась же!
— Осталось выяснить, зачем было подбрасывать её мне таким хитрым способом.
— Сейчас спросим. Кстати, у неё там точно всё в порядке?
Все, не сговариваясь, обернулись к маленькому окошку в стене между кухней и ванной. У Тимура дома было точно такое же и с детства вызывало вопрос, зачем строители придумали этот совершенно бесполезный архитектурный элемент. Мама считала, что для дополнительной вентиляции, папа — что для освещения. Обе версии казались сомнительными, а потом этот архитектурный атавизм и вовсе загородили шкафом и вопрос отпал сам собой.
Дома у Ксюши окошко осталось открытым, аккурат над холодильником, и из него не доносилось ни звука.
— Повода топиться у неё вроде бы нет, — осторожно предположил Людвиг.
— Мало ли… Возраст всё-таки, а тут такие потрясения. — Меньше всего Тимуру хотелось думать о статистике инсультов и инфарктов у людей старше пятидесяти, но оно как-то само думалось.
— Да она мне каждый день такие потрясения устраивает — и ничего, — буркнула Ксюша, но всё-таки встала и подошла к стене. Осторожно дотронулась до неё ладонью, потом прижалась лбом и замерла в такой позе.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Людвиг.
— Да нормально всё. Даже хорошо. Уже не плачет, просто думает. Вроде как собирается с духом, чтобы выйти.
—
— Сама удивляюсь. — Ксюша отлипла от стены, вернулась за стол и перетащила поближе к себе остатки салата, а то миска уже показала дно. — Раньше вообще не слышала, но сейчас она наконец-то расслабилась и эмоции стали нормальные, человеческие. Разборчивые. Такое чувство, будто она даже хочет быть услышанной. Хочет, чтобы я её поняла.
— А до этого не хотела?
— Видимо, нет. Раньше она всегда была словно за стеной, в саркофаге каком-то. С ней говорить совершенно невозможно было, как со статуей общаться. Иногда — с орущей статуей, но всё равно. Я поэтому про её страх сразу и не догадалась, даже не подумала, что такое может быть. А сейчас… да, ей всё ещё страшно и больно, но это нормально. С ней наконец-то всё нормально. Правда, мне кажется, это ненадолго… — Ксюша на мгновение прикрыла глаза. — Ну вот, опять закуклилась. Значит, сейчас выйдет. Ну-ка все быстро сделали умные серьёзные лица!
Тимур поспешно выпрямился на стуле и убрал локти со стола. Людвиг, наоборот, растёкся по скатерти взъерошенной кляксой.
Когда Ольга Степановна вновь появилась на кухне, о моменте эмоциональной открытости уже ничто не напоминало, выглядела она как обычно: надменный взгляд, поджатые губы и безупречный макияж. И домашние тапочки.
— Продолжим беседу? — Она села на стул и закинула ногу на ногу. Правый тапочек нетерпеливо качнулся.
— Салат очень вкусный, спасибо, — вежливо ответил Людвиг. И с той же интонацией продолжил: — Зачем вы подбросили нам дневник?
Внезапной смене темы удивился, кажется, только Тимур. Ольга Степановна даже глазом не моргнула.
— Не вам, а Ксении. О вашем существовании я вообще узнала только сейчас и до сих пор не понимаю, зачем пустила вас на порог. Но, как я вижу, записи вы читали?
— Не до конца. Но вроде там не очень много осталось.
— Печально. Я надеялась, что Тимуру Игоревичу хватит такта не лезть в чужую тетрадь.
— Ему хватило.
— Судя по лицу, не хватило.
Собственное лицо Тимур не видел, но очень неплохо представлял. Он опять сидел красный, как помидор, и жалел, что в чашке горячий чай, а не холодная минералка. Сейчас бы не помешало. И ещё за шиворот льда кинуть, для верности.
— Я им разрешила, — заступилась Ксюша. До этого она следила за беседой с осторожной заинтересованностью, позволив Людвигу рулить представлением, но тут, видимо, решила вмешаться. — И вообще, Тимур Игоревич читал вслух, потому что я не могла разобрать почерк.
Ольга Степановна грустно усмехнулась. Поверила? Нет?
Почерк у Нади действительно балансировал между неразборчивым и совершенно нечитаемым, причём в моменты эмоциональной нестабильности преобладал второй вариант. А с эмоциональной стабильностью в дневнике было плохо. Когда всё хорошо и на душе спокойно, люди чувства на бумагу не изливают.