Особый соус для героя
Шрифт:
– Кристоф, ты не мог бы выйти в коридорчик, - промямлила я.
Мальчик послушно слез со стула.
– А что я там буду делать?
– спросил он.
– Просто посиди там немного. Или, доктор, вы не могли бы проводить Кристофа в кабинет изотерапии?
Ван Чех изогнул бровь, и легко улыбнулся. Я отметила, что со времени женитьбы доктор разнообразил свою мимику и не забывал удивлять меня мимическими экзерсисами время от времени. Я нажала кнопку на столе и велела санитару отвести мальчика в кабинет.
– Нарисуй, пожалуйста, сначала себя, а на другом листочке потом
– напоследок сказала я, Кристофу.
Я не знала с чего начать, доктор категорически отказывался даже дышать в мою сторону.
– Скажите, вы, бабушка Кристофа или мать?
– начала я
– Я - опекун, я - его бабушка. Мама Кристофа не здорова и лежит в стационаре, подобному вашему.
– Как Кристоф развивался? Расскажите, как проходило его детство, когда вы заподозрили неладное, что способствовало, по вашему мнению… ммм… нездоровью вашего внука.
– А с чего вы решили, что он не здоров?
– взъелась бабушка.
– Простите, как вас зовут?
– Катрин Октавия дер Буф. То, что он рассказывает всем свои фантазии про то, как был когда-то паучком и что был в плену у злой волшебницы, убивающей пауков, еще не значит, что он болен! У Кристофа живое воображение…
– Зачем вы пришли?
– начала злиться я.
Женщина открыла было рот, но тут же его закрыла. Доктор притаился и внимательно наблюдал за нами.
– Мать воспитывала Кристофа одна, со мной она не общалась. Мне никогда не нравился ее мужчина. Мы были обижены друг на друга и Кристофа она мне не показывала. Я точно не могу сказать, но во время беременности, а может быть сразу после родов, она повредилась рассудком. Мальчика она не кормила, вообще не проявляла к нему интерес (так говорили соседи). А бывало, начинала обнимать и целовать, а потом сразу же избивала до полусмерти. В один из таких порывов она выгнала его из дома. Мальчик и так не доедал и не развивался, а тут чуть не умер с голода, на холодной улице. Я бы так и не узнала обо всем этом, если бы мне не позвонили из службы опекунства.
Кристоф набросился на какого-то толстяка, укусил его в шею, а того от испуга хватил удар. Тогда Кристофа хотели отправить в дет дом, для умственно отсталых, но я оформила опекунство. Долго разбирались с Тарой, пока выяснили, что она глубоко не в себе.
Я обошла многих врачей, но все разводят руками. Мне посоветовали доктора ван Чеха и я пришла сюда, но он оказывается не занимается детьми…
Я сидела в глубокой задумчивости, перебирала ручки у доктора на столе.
– Все понятно, - в результате сказала я.
– А скажите, доктор дер Сольц, это… откуда вы знали, как его зовут?
– Это не важно, - отрезала я.
– Но…
– Не-важ-но. Позвольте, мне поговорить с доктором ван Чехом.
Бабушка покорно встала и вышла. Дверь за ней закрылась. Доктор крайне занятый складыванием листочка, исподлобья, ухмыляясь, посматривал на меня.
– Это подло с вашей стороны!
– буркнула я, - Мне очень хочется на вас обидеться.
– Тогда водички привези заодно, - отрезал ван Чех.
– Но я не готова…
– Если ты выбрала эту тему, значит, должна была быть готова, - фыркнул
– В принципе, вы правы, конечно.
– Естественно, я прав. Это очень интересный мальчик. Я бы и сам с любопытством подключился к его лечению. Но надо бы как-то мотивировать для начальства. А, это моя забота. Кристоф теперь наш, и отказаться от него я тебе не дам. Это полезный опыт даже для такого доктора, как я, а уж тебе и подавно. Ты молодец, что не стала бабуле рассказывать, как вы с ним познакомились, но впредь запомни: у психиатра, пока он на рабочем месте нет ни жены, ни матери, ни родины, а уж таких случайных знакомых и подавно. Так что ты зря дала понять, что вы знакомы. То, что сказал Кристоф можно было бы списать на его бред. А твою фразу… боюсь теперь она, либо начнет тебя боготворить, либо никогда не будет доверять. Второе вероятнее.
Доктор помолчал и продолжил восхищенно:
– Но как ты ее отбрила! Молодец, в тупик поставила одним вопросом. Ей предстоит многое осознать. Но период паники ею уже пройден, если она все отрицает, а от отрицания и до депрессии с осознанием недалеко.
Все, дуй к Кристофу.
Я подошла к кабинету изотерапии. Из-за двери доносились странные звуки, Кристоф то ли пел, то ли декламировал. Прислушавшись я поняла, что это сказка. Такие радиоспектакли, немножко, но были и в моем детстве. Кристоф на разные голоса, копируя интонации, рассказывал сказку сам себе, я предполагала, что дословно.
Я вошла в кабинет. Кристоф не прерывался, а продолжал рисовать черный прямоугольник, методично закрашивал черным карандашом лист бумаги на мольберте.
– Что это?
– спросила я.
– Это море, - ответил Кристоф, не отрываясь.
– Море? Почему оно черное?
– Оно квадратное, поэтому и черное, - ответил Кристоф, словно бы давно устал объяснять мне столь очевидные вещи.
Я села на стул и поняла, что совершенно не знаю, что делать.
Самое обидное, что доктор бросил меня как раз тогда, когда он мне очень нужен.
– Я просила тебя нарисовать себя и свою семью.
– Семья там!
– Кристоф показал рукой в сторону, там я увидела еще один черный прямоугольник.
– Дай угадаю, семья купается в море?
– Нет, я просто закрыл глаза.
– Правда, что… - я потерла лоб, - Кристоф, расскажи мне, пожалуйста, о себе.
– Я - медвежонок. А ты… Ты рыжая. Значит, ты - лиса.
– Как хочешь, дорогой.
Кристоф обернулся и посмотрел на меня.
– Ты не маленькая для лисы, ты - белка!
"Хоть пасхальный кролик, как выражается милейший доктор".
– И ты живешь в берлоге?
– Нет, в зоопарке. Со мной живет пятачок и кролик.
– А тебя случайно не Винни-Пух зовут?
– Нет, я - Кристоф, ты же знаешь!
– он продолжал искать и тщательно закрашивать пробелы.
– Что ты помнишь, какое самое радостное было у тебя воспоминание?
– Когда я поел. Там была свинья и я бросился на свинью и поел. Тогда было хорошо. А потом приехал охотник, он меня поймал и отдал в цирк. Меня там учили ходить на двух лапах и говорить. Но я же медвежонок, поэтому и говорю и хожу понарошку.