Особый соус для героя
Шрифт:
Я налила себе чаю и начала вдумчиво его пить, не ощущая ни вкуса, ни запаха. Время шло, доктора не было. Я начала беспокоиться, мало ли что могло случиться. Обычно доктор звонит мне заранее, а тут какой-то форс-мажор!
В ординаторскую зашел главврач Асцео Эрик фон Бохель, въедливый немолодой мужчина с буравчиками почти черных глаз, седой, как лунь и очень злобный. Он обладал очень острым умом, к несчастью, заточенным на всякие подлости.
Он смерил меня взглядом, словно я была новая статуэтка на столе, вздрогнул, посмотрев
– Где этот?
– Какой?
– спросила я, робея и наглея одновременно.
– Ну, этот?
– фон Бохель кивнул на портрет, имена своих сотрудников он упорно не запоминал вне зависимости от того, сколько они работали.
"Позлить или лучше не стоит?" - подумала я, пришла к выводу, что лучше не стоит.
– Доктор ван Чех скорее всего у себя. Или где-то по больнице бегает.
– У себя это где?!
– засверлил меня взглядом фон Бохель.
Я старалась расслабиться, как советовал доктор и представила начальство в голубой пижаме в зайку. Это не помогло.
– В своем кабинете.
– Там только его архив.
– Значит, он в кабинете зав.отделением.
– Девушка, перестаньте морочить мне голову. Там у нас мемориальный музей Пенелопы ван Тащ, а не кабинет зав отделением. Этот ван Чех творит что хочет!
– главврач раздражился и с его дряблых губ полетела слюна.
– Я, правда, не знаю, где он. Шляпа его здесь, а доктора в ней нет, - сморозила я.
– Он просто забыл ее с вечера, - надменно бросил фон Бохель.
– Он никогда не забывает шляпу, - раздражилась я.
– Да, и у его есть имя, - пробасили в дверях. Доктор вернулся вовремя, - Асцео, ко мне какие-то претензии?
– Доктор отклеился от стены, где, видимо, слушал последние наши реплики.
– Вы не отмечаете свой приход в журнале, - сдержано обратился к нему главврач.
– Прощу прощения, я исправлюсь, - доктор ответил с достоинством великого монарха, даже слегка поклонился для эффекта, но глаз с начальства не спускал.
Начальство издевки не простило и выплыло из кабинета, подобно китайскому сановнику.
– Спасибо, что прикрыла, - доктор выдохнул и сел в кресло.
– Вы печальны?
– спросила я.
– С чего взяла?
– доктор удивленно посмотрел на меня.
– Ваш портрет сегодня чересчур весел. А если серьезно, я сразу заметила, как вы вошли, вы серый, какой-то.
– Это моя кардинальская сущность проглядывает, - отрезал ван Чех, - вот чего он приходил? Поймать меня на опоздании? У меня на то были очень весомые причины.
– Например? Вы же говорили, что надо делиться с коллегами. Я теперь ваша коллега, вот и делитесь со мной.
Ван Чех посмотрел на меня удивленно, потом ласково, наконец его голубые глаза залучились радостным светом, он мгновенно расцвел и принял расслабленную позу, откинулся в кресле и приготовился рефлексировать.
– Ну, слушай, Брижит, только помни,
– Я готова, - я даже заволновалась слегка, доктор сейчас будет изливать мне душу. Так же я поймала себя на мысли, что положила ногу на ногу, оперлась локтем на стол, и взяла карандашик, так обычно делал доктор, только вместо карандашика он брал ручку и карты и работал с документацией.
– Вот теперь ты готова, - удовлетворено сказал он, - Представляешь, что мне заявила эта страшная женщина, моя жена, - начал он совершенно другим голосом, резким, немного плаксивым, голосом большого обиженного ребенка. Руки он сложил в замочек на животе, вот это плохой знак, - Она еще с вечера завела эту свою шарманку: Октео, бросай пить! Я же не пью. Рюмочка в обед, для расширения сосудов… Я гипертоник, между прочим! И потом после коньку, кровь приливает к мозгу и я лучше соображаю. Если бы не коньяк, я бы чаще болел, и долго сидел по больничным. Брижит, ты знаешь меня хорошо, представь, чтобы со мной было, спустя неделю больничного!
– Представляю, весь дом в журавликах!
– улыбнулась я.
Доктор мрачно на меня посмотрел:
– Сравнение не уместно. И потом я только их и умею складывать из бумаги, да и тогда была совершенно иная ситуация.
Так вот. Британия меня тиранит: "Октео, бросай пить!", но я же не пью. Все это в терапевтических целях!
Мне было смешно. Но так, как я находилась в шкуре аналитика, то не могла позволить себе никаких эмоций. Мне было забавно наблюдать за заблуждениями самого доктора.
– А что если посмотреть на ситуацию с ее точки зрения?
– спросила я.
Доктор хмыкнул и покривился:
– Я смотрел, не дурнее чайника, между прочим. Я понимаю, что ей не нравится то, что я употребляю коньяк на работе. Она боится, во-первых, запоя, у нее муж первый выпивал сильно, во-вторых, что меня попрут с работы и мы останемся голодные, потому что ее на работу не берут. В-третьих, она сидит дома с детьми, а она совершенно не такой человек, чтобы только детьми заниматься. Я стараюсь найти ей работу, но пока тщетно, в-четвертых. Такими "благими" намерениями она развлекается, ей скучновато дома одной вот и придумывает себя всякие ужасы, от которых меня надо спасать.
– Боюсь, что третий пункт притянут за уши, а четвертый вообще не имеет ничего общего с реальностью, - сказала я.
Доктор посмотрел на меня исподлобья, в его глазах читались обида и разочарование. Он насупился и усиленно засопел, изображая из себя обиженного. Я бы попалась на эту уловку, если бы не лукавые чертики, серебрившиеся в уголках докторовых глаз.
– Доктор, я вам напоминаю, что вы не ежик. Вы - доктор.
– Я знаю, кто я, - отрезал доктор, - что еще предложишь, светило детской психопатологии?
– в ответ поддел он, расправляя плечи.