Остап Бендер в Крыму
Шрифт:
— Главное найти, а вывезти уже наша забота, господин Канцельсон, — налил и выпил бокал вина моряк. — Вы не хотите пить?
— Нет, почему, но такая жара, я вам скажу… — сделал глоток вина и щеголь коммерсант.
— Надеюсь, вы не в поле зрения НКВД-ГПУ? — спросил моряк, пристально глядя на негоцианта.
— Нет, нет, только по делам фирмы, в которой я на процентных условиях состою. Конечно, у этих товарищей, я вам скажу, был ко мне определенный интерес, но без обвинения, без обвинения…
— Как мне передавали,
— Я и есть такой, господин моряк, я и есть, скажу вам без всяких шуры-муры, — приложил руку к груди Канцельсон. — Ведь я греческо-подданный, и они не имеют права…
— Если им надо, то у них найдется право. А тем более, когда вы сотворите что-то не по их закону, — сказал старший помощник «Тринкарии».
— Конечно, конечно, я это очень хорошо понимаю, поэтому и остерегаюсь от их внимания. Мой покойный отец всегда говорил: «Мишель, веди себя скромно и не вступай в конфликт с властями». И если он имел в виду прежнюю власть, то почему не поберечься и от этой власти, — пожал плечами Канцельсон. — Но знаете, господин моряк, для того, чтобы я имел повод говорить с нужными мне по этому делу людьми, мне надо знать несколько слов о графине, о ее жизни там, за кордоном… Что она, как она…
— О, господин Канцельсон, разумно, даже похвально. Знайте, что графиня Воронцова-Дашкова первые три года жила в фешенебельной гостинице в Каннах. Затем переселилась в Висбаден, где и умерла в 1924 году…
— Так ее нет уже в живых?! — привстал с восклицание Канцельсон? — Вы поражаете меня такими словами, господин моряк.
— Скорбно, что вы этого не ведали, уважаемый негоциант. Графиню похоронили в семейной усыпальнице Шуваловых на кладбище при русской церкви…
— И кто же имеет теперь право на ее наследство, хочу я спросить?
— О каком праве вы спрашиваете? Недвижимое имущество, как вам известно, национализировано Советами, а то, что мы думаем найти, будет принадлежать ее родственникам… а, вернее, тем, кто найдет и сумеет вывезти отсюда, господин Канцельсон.
— Я так это и понимаю, раз так, как вы говорите. Но свою долю я предпочитаю получить здесь, не отходя от касс, как говорится, господин моряк.
— Можно и так, если найдем… — встал старший помощник «Тринакрии», — Мне пора, господин Канцельсон, — взглянул он на карманные часы. — Сейчас заканчивается разгрузка и начинается погрузка моего судна. Счастливо оставаться и удачно действовать. Семь футов под килем, как говорится у нас, — пошел из буфета моряк.
— А вам счастливого плавания, — встал и сделал шаг за ним негоциант. Канцельсон расплатился и пошел не к ожидавшей его пролетке, а в туалет.
— Надо отнять у него ту бумажку, товарищ Бендер, — прошептал Балаганов, подкрепляя свои слова недвусмысленным жестом. —
— Спокойно, спокойно, господа наблюдатели, — говорил Остап. — Не надо силовых приемов, Шура. Шагните в ряды лучших методов. Главное, что имеющиеся у нас сведения подтверждаются, геноссе-рыжик.
Они вышли из вокзала и сразу же остановились. Неподалеку стоял сборный автомобиль севастопольского ОПТУ и возле него компаньоны увидели знакомого им Донцова. Рядом с ним маячила девица, которую они приметили у буфетной стойки, когда та медленно тянула ситро из стакана. Было ясно, что она была агентом из конторы Железнова.
Канцельсон, увидев Донцова, отпрянул в сторону, но тут же вежливо поднял свой котелок, как бы приветствуя его. И когда поставил уже ногу на подножку пролетки, Донцов козырнул ему и взял негоцианта за локоть.
— Прошу в нашу машину, господин Канцельсон, — голосом, не терпящим возражения, сказал оперативник.
— В чем дело? В чем дело? Я протестую, я иностранно-подданный. Я же все объяснил вашему начальнику… — затараторил коммерсант.
— Хорошо, хорошо, господин Канцельсон, небольшое дело к вам и точка, — и Донцов бесцеремонно подсадил негоцианта в машину.
— Видите, детушки-голуби? — спросил Бендер своих друзей, садясь в автомобиль. — Приобретайте опыт, Вы стали свидетелями уже второго задержания одесского еврея Мишеля Канцельсона, сделавшегося греко-турецко-подданным негоциантом. Видите, что получается, если нарушать Уголовный кодекс, — указал Остап в сторону задержанного.
— Еще как… — тряхнул рыжими кудрями бывший завсегдатай ДОПРов. — Но бумажка, бумажка, командор, — голосом человека, потерявшего банковский чек на крупную сумму запричитал Балаганов.
В это время гэпэушное средство передвижения, очень похожее на бывшую «Антилопу-гну» Козлевича, нещадно чадя и треща, двинулось от вокзала. Уцепившись за дверцу этого своеобразного «лорен-дитриха-2», извозчик пролетки закричал:
— Эй, постойте, постойте, а платить кто будет?! Так не пойдет, гражданин хороший, не пойдет! Заплатите за конный извоз, а потом и катите себе!
— Не извольте беспокоиться, не извольте беспокоиться, уважаемый, — запустил руку в карман Канцельсон и сунул в руку извозчика скомканную денежную купюры.
— Поехали, поехали, — строго приказал Донцов. — Нашел время расплачиваться. Отстань от машины! — грозно гаркнул он на кучера.
Извозчик развернул скомканную пятерку и из нее выпала бумажка. Он закричал вслед машине:
— Постойте, тут еще бумажка, бумажка какая-то, господин хороший!
Но гэпэушная родня «Антилопы», громко тарахтя, уже покачивалась на почтительном от него расстоянии, и его крик седоками услышан не был. Зато бумажку увидели и пролеточника услышали Остап и Балаганов. Их ветром поднесло к извозчику и Бендер, копируя Канцельсона, сказал: