Осуждённые грешники
Шрифт:
Мне нужно уравнять шансы.
Может быть, это похоть сводит меня с ума, а может быть, мне горько от того, что он украл у меня два оргазма в течение двадцати четырех часов, поэтому я делаю то, что он сделал со мной.
Его пристальный взгляд следит за моей рукой, когда я выпутываю ее из его волос и провожу по лобку. Я прижимаюсь к своей киске. Осознание медленно проносится по его лицу, уничтожая весь триумф в глубине его глаз. Когда я ввожу в себя два пальца, смущающий хлюпающий звук привлекает внимание к моей влажности, он сжимает внутреннюю сторону моего бедра и зачарованно наблюдает.
—
— Ты плохой мужчина, Рафаэль, — говорю я, погружая пальцы глубже в свою киску. — А ты знаешь, что случается с плохими мужчинами?
Его плечи напрягаются, и, выровняв дыхание, он неохотно поднимает глаза на меня. Узнав свои собственные слова, сказанные прошлой ночью, на его губах появляется демоническая ухмылка.
Он знает, что его ждет.
Он не отталкивает меня, когда я кладу свободную руку на его шею. Не дергает головой, когда я вынимаю два пальца из киски и медленно растираю свои соки по его нижней губе.
Его гортанный стон охлаждает мои костяшки пальцев, когда я покрываю его рот своей влагой. Господи, я больше никогда не смогу смотреть в зеркало и пытаться убедить себя, что я леди. Это так по-животному. Так развратно. Только безумная похоть и злопамятство могли толкнуть человека на такой поступок.
— Они никогда не побеждают, — шепчу я.
Сверкнув кольцом с цитрином, он хватает меня за запястье, останавливая мои движения, когда я снова провожу пальцем по его нижней губе. Он удерживает меня на месте, а затем с ленивым, полуприкрытым взглядом наблюдает за мной, засовывая мои пальцы себе в рот, высасывая все мои соки дочиста.
В беспамятстве я издаю стон при виде этого зрелища. Он выглядит так же развратно, как я себя чувствую. Словно сшитое на заказ платье, золото и идеальная стрижка уже не в силах скрыть живущего внутри монстра. Как только он дочиста облизывает мои пальцы, он захватывает нижнюю губу ртом и разглаживает перед своих брюк.
— Возвращайся к работе, Пенелопа.
Хотя его лицо ничего не выражает, в его тоне звучит почти поражение. Кажется, я выиграла эту игру. Не так ли?
Или, может быть, мы оба просто неудачники.
Как бы то ни было, я не протестую. Если я сейчас же не выберусь из темноты этого кабинета, боюсь, больше никогда не увижу свет. Сердце и клитор бьются в бешеном ритме, я сползаю со стола и поднимаю брюки.
Мой взгляд падает на кулак Рафаэля, прижатый к бедру. Из-под него выглядывает край моих кружевных трусиков.
— Могу я...?
Его хватка усиливается.
— Нет.
Я поднимаю взгляд на него.
— Теперь они мои.
Опьянение захлестывает меня, сметая все язвительные реплики. Вместо этого я натягиваю брюки, без трусиков, зная, что влага между бедер останется со мной до конца смены.
На нетвердых ногах я двигаюсь к двери, стараясь не оглядываться, потому что не уверена, что смогу справиться с тем, что увижу за столом.
Выйдя на освещенный мост, я прерывисто выдыхаю.
Позади меня закрывается дверь кабинета.
На два оборота.
Глава тридцать вторая
В
Когда в час ночи я осветил фарами окно ее гостиной, это было отместкой. Весь вечер я провел с пульсирующим членом, и все, о чем я мог думать, это о том, что я начал в своем кабинете, и хватит ли мне места, чтобы закончить это на заднем сиденье. Теперь я знаю, какова на вкус ее киска, и желание попробовать ее снова сводило с ума. Ее мокрые стринги вокруг моего члена меня не устраивали, потому что то дерьмо, которое она сказала о том, что всегда мокрая, просто вывело меня из себя. Я планировал наказать ее за то, что она заставила меня думать об этом всю ночь, но тут она вышла из своего дома с двумя кружками горячего какао, ее пижама выглядывала из-под пуховика. Она проскользнула в мою машину, молча протянула мне одну, а затем выпила свою, сонно глядя на приборную панель.
Боль переместилась из паха в грудь и заполнила в ней черную дыру. Она была тяжелой, с извращенным удовлетворением, и в кои-то веки это не было вызвано выигрышем мелкого пари. Ей было комфортно здесь, в моей машине, рядом со мной, ее волосы собраны на макушке, а лицо не накрашено. С тошнотворной сладостью я осознал, что она искала тепло моей машины, чтобы сделать самую уязвимую вещь, на которую способен человек: поспать.
Мое удовлетворение было окрашено тревогой, но, тем не менее, я ездил по Дьявольской Яме с включенным на полную мощность обогревателем, пока она не захрапела под купленным мной одеялом. Я спустился в порт, чтобы проверить, как идут восстановительные работы, а затем поехал в Лощину, чтобы обсудить планы на канун Нового года с Касом и Бенни. Сейчас я припарковался перед старой церковью моего отца, борясь с наплывом по электронной почте. Яркость экрана моего MacBook максимально уменьшена, и я стараюсь не стучать по клавишам.
Я бы недоверчиво рассмеялся, если бы был уверен, что это не разбудит Пенелопу. Если бы мои деловые партнеры могли увидеть меня сейчас, управляющего своей многомиллиардной компанией, сгорбившегося над рулем, они бы подумали, что я сошел с ума.
Так и есть.
Тишину нарушает жужжание моего мобильного на центральной консоли. Бросив осторожный взгляд в сторону Пенелопы, я достаю его, чтобы выключить звук, но замираю, увидев имя на экране.
Габ.
Мой брат никогда не звонит мне. Он также не пишет мне смс. Наша история iMessage — это сплошные синие квадратики и непрочитанные сообщения. Я пишу, он появляется, и так было всегда.
Несмотря на бешено колотящееся сердце, я медленно выхожу из машины. С тихим щелчком закрываю за собой дверь и, хрустя свежим снегом, подхожу к краю утеса.
— Что ты наделал?
— Почему ты шепчешь?
Я закатываю глаза, глядя на Тихий океан.
— Сейчас четыре часа утра, брат. Люди шепчутся в это время суток. Что с тобой не так?
На мгновение в трубке воцаряется тишина. Я оборачиваюсь и сквозь снег вижу, как Гриффин выскальзывает из своего бронированного седана. Он подкрадывается ко мне и дергает подбородком, безмолвно спрашивая, есть ли проблема. Я отмахиваюсь от него, качая головой.