Освобождение. Через Дух Андрэ Луиса
Шрифт:
Я обернулся к ориентеру, который охотно пояснил:
— История сатанинских демонов, которые нападают на любого рода богомольцев, в конечном счёте, абсолютно верна. Развращённые интеллекты, неспособные принять небесные преимущества, превращаются в пассивный инструмент возмущённых разумов, которые интересуются невежеством масс с огорчительным презрением к высшей духовности, руководящей нашими судьбами. Поэтому обретение веры требует самой упорной индивидуальной работы. Доверие благу и энтузиазм перед жизнью, вдохновляемый в нас религиозным светом, изменяют вибрационную тональность. Мы во многом выигрываем при погружении своих внутренних сил в возвышенный идеализм священной веры, к которой привязываемся. Кстати, реальное служение заключается не только в словах: кредо — это ещё не всё. Опыт души в плотном теле предназначен, в основном, для совершенствования индивидуума. Только в трудностях пути развивается, очищается и просветляется сущность. Несмотря на это, обычная тенденция верующих — избегать
Губио окинул взором внешне покаянную толпу, которая присутствовала на церемонии, и заметил:
— На самом деле месса — это религиозный акт, такой же уважаемый, как и любой другой, в котором сердца стараются слиться с Божественной Защитой; и всё же редки те, кто привносит сюда дух, действительно склонный к слиянию с небесной помощью. И для создания подобного климата каждый верующий, кроме работы по очищению чувств, должен будет бороться и с отвлекающим и расстраивающим влиянием развоплощённых спутников, старающихся охладить его порыв.
Губио продолжал давать нам ценные разъяснения насчёт церемонии, в то время как месса подходила к финальной части.
Как если бы голоса сердца проецировали гармонические и светлые вибрации вдоль лучистого нефа, я в очаровании увидел, как многочисленные возвышенные Духи, с вдохновлёнными лицами, проникают в церковь и направляются к алтарю, где священник поднимал кадило после благословения освящённого хлеба.
Интенсивный свет проливался на место службы и окутывал все предметы культа. Но, к своему удивлению, я увидел, что священник, поднимая возвышенный дар, затемнял свет, покрывавший его, тёмно-серыми лучами, исходившими от него самого во всех направлениях. Немногим позже, когда он готовился распределять евхаристическую пищу среди одиннадцати причащающихся, которые смиренно простирались возле стола, украшенного белоснежной льняной скатертью, я заметил, что просфоры, находившиеся в серебряном кубке, были идентичны цветам из муки, расцветавшим нежным светом. Они излучали свет с такой силой, что тёмный магнетизм рук руководителя культом не мог заслонить их. Но перед самым ртом, который готовился принять его, символический хлеб, словно по волшебству, начинал чернеть. Там была одна ещё молодая женщина, чьё раскаяние было бесцельным. Она взяла в рот соответственно чистый божественный хлеб. Словно хлопья светящихся флюидов, я увидел, как просфора прошла в горло, чтобы донести свой свет к сердцу.
Заинтригованный, я старался слушать Инструктора, который, после раздумий, объяснил:
— Ты понял этот урок? Будучи посвящённым культу, празднующий является атеистом и игроком чувствами. Он не выказывает никаких внутренних усилий для достижения своего собственного восхождения. Его мысли весьма далеки от алтаря. Он слишком заинтересован как можно раньше закончить церемонию, чтобы не упустить радостную экскурсию, ожидающую его в перспективе. Что же до тех, кто появился за евхаристическим столом, полные тёмных и вульгарных чувств, то они сами обязались уничтожить небесные дары раньше, пока те не принесли им незаслуженных преимуществ. Здесь перед нами — огромное количество титулярных верующих, но очень мало друзей Христа и служителей блага.
Фраза «идите, служба закончена!» рассеяла верующих, которые к концу мессы походили больше на шумную стаю птиц с красивым оперением.
Погружённый в глубокие раздумья по поводу того, что мне пришлось наблюдать, я проводил ориентера и Элои к нашей больной и её супругу, которые уезжали из церкви, возвращаясь к себе домой, окружённые тем же кортежем несчастных сущностей, без каких-либо изменений ситуации.
10
В учении
По возвращении домой я увидел, к своему нескрываемому удивлению, что наш Инструктор не предпринимал никаких шагов, чтобы защитить любимую больную.
У вновь уложенной в постель молодой женщины, уже наполовину уничтоженной, был ничего не выражавший взгляд. Она была охвачена неописуемым страхом.
Один из невидимых магнетизёров, присутствовавших здесь, по предложению Сальданьи начал проводить разрушающие энергии вдоль её глаз, подвергая пыткам нити поддержки. Галлюцинаторные явления выдавали не только кристаллики глаз. Глазные артерии тоже подвергались мощным изменениям.
Я заметил, с какой лёгкостью извращённые сущности теней гипнотизировали свои жертвы, навязывая им те психические
Крупные слёзы омывали лицо несчастной, слёзы, выдававшие её внутреннее напряжение.
Её угнетённый и страдающий дух, разрываясь, тиранил ей сердце, которое бешено билось, вызывая серьёзные нарушения во всём органическом пространстве.
Проводя на глазах сложные действия, магнетизёр заинтересовался путями равновесия и слуховыми клетками, которые он наполнял тёмной субстанцией, словно заливал горючее в двигатель машины.
Даже если бы Маргарита и захотела, она теперь не могла бы уже встать. Компактный впрыск токсичных флюидов перемешивался с лимфой полукружных каналов.
Когда странная операция была закончена, Сальданья отослал всех ужасных сотрудников, за исключением бинома, который занимался гипнотизмом, заявив, что есть ещё работа в другой части города. Легион Грегорио ждали и другие дела, и в соответствии с мнением руководителя пыток, Маргарита уже получила материал прострации, которого хватит на тридцать часов.
Постепенно дом опустел, словно улей, оставленный прожорливыми марибондос [9] . Остались здесь только Сальданья, два магнетизёра, и нас трое, а также собрание духов «яйцевидной формы», привязанных к мозгу разбитой женщины.
9
Примечание переводчика: марибондос — насекомые семейства осиных, которые водятся в Бразилии.
Оставаясь наедине с ужасным одержателем, Губио потихоньку пытался внутренне прозондировать его.
— Твоя верность данным обещаниям более чем значительна; в этом нет никакого сомнения, — любезно заявил ориентер.
И пока Сальданья тщеславно улыбался, он продолжал, мягко и проникновенно глядя на него:
— Какие причины могли побудить Грегорио передать тебе столь деликатную миссию?
— Ненависть, друг мой. Ненависть! — решительно объяснил тот.
— К женщине? — спросил Губио, указав на больную.
— Не собственно к ней, а к её отцу, бездушному судье, который разрушил мой семейный очаг. Уже ровно одиннадцать лет прошло, как жестокий приговор магистрата пал на моих потомков, уничтожая их…
И видя выражение истинной заинтересованности, которое выказывал Инструктор, несчастный продолжил:
— Вскоре после того, как я покинул своё физическое тело под влиянием быстро развившегося туберкулёза, возмущённый нищетой, которая бросила меня в чрезвычайную бедность, я не мог уйти от семейного очага. Моя несчастная Ирасема унаследовала от моего дорогого сына, которому я не мог предоставить никакой мало-мальски толковой помощи. Хорхе и его мать из-за этого столкнулись с трудностями и угнетением, о которых я не могу вспомнить без огромной тревоги. Рабочий в тяжком физическом труде, мой сын не мог достойно обеспечивать нужды дома, и его мать слабела от постоянных болей, но молча переносила их. Даже при этих условиях Хорхе женился очень рано на одной из своих коллег по работе, в свою очередь, родившую ему маленькую дочь, которая мучилась и страдала. Для этого беззащитного и бедственного дома жизнь проходила в отчаянии, когда на заводе, где работал мой бедный мальчик, случилось преступление, в котором была и кража, и убийство. И вся вина, по необъяснимому стечению обстоятельств, пала на него. Я сопровождал его в незаслуженную им тюрьму, не имея возможности хоть чем-то помочь, под держать его. Я присутствовал на адских допросах, которым его подвергали, словно речь шла о каком-то вульгарном убийце. А я был привязан к родителям с самого телесного перехода, который показался мне ужасным, и никогда не был расположен к подчинению. Человеческий опыт никогда не предоставлял мне времени, чтобы посвятить себя религиозным или философским учениям. Очень рано я привык к возмущению против тех, кто пользовался благостями мира в ущерб обделённым судьбой, и признавая, что могила не открыла мне ни малейшей чудесной области, я предпочёл продолжение своего существования в этой мрачной лачуге, где жизнь с Ирасемой, с помощью глубинных магнетических связей, каким-то образом приносила мне утешение… Именно поэтому я с неописуемым ужасом присутствовал на всех презренных событиях. Униженный, я наносил визиты, будучи в ситуации человека, невидимого для воплощённых, в руководства и административные службы, к авторитетам и охранникам, пытаясь найти кого-нибудь, кто мог бы помочь мне спасти невиновного Хорхе. Мне удалось найти истинного преступника, который до сегодняшнего дня пользуется своим завидным социальным положением. И я делал всё, что было в моей власти, чтобы осветить постыдный процесс, но безрезультатно. Мой сын вынес всевозможные моральные и физические мучения, был наказан за то, что не совершал. В свою очередь, без надежды собрать что-нибудь полезное у мучителей-полицейских, которые довели жертву до фантастических признаний, я занялся поисками судьи этого дела в надежде совершить благотворное вмешательство. Но далёкий от принятия моего вдохновения, которое призывало его к милости и правосудию, магистрат предпочёл выслушать мнения влиятельных в политике друзей, которые были живо заинтересованы в неправедном приговоре, заботясь о сокрытии истинного преступника.