Освобождение. Через Дух Андрэ Луиса
Шрифт:
— Что общего имеет эта сущность со мной?
Бесстрастный ориентер ответил:
— Она утверждает, что посылает тебе свою материнскую любовь.
— Очевидная ошибка! — с сарказмом ответил Грегорио. — Вот уже много веков, как моя мать отдалилась от меня. К тому же, даже если подобная встреча и заинтересовала бы меня, мы основательно разобщены друг с другом. Она служит Агнцу, я же служу Драконам [7] .
Особенности этого разговора хватило, чтобы моё любопытство неукротимо взыграло. Кто такие эти драконы, на которых он ссылался? Сатанинские демоны из легенды, которая передаётся из века в век? Духи, подпавшие по пути эволюции под влияние разума, отвращённого от оздоровительных и искупительных принципов Христа, которого мы считаем Агнцем Божьим? Без сомнения, я не мог ошибаться;
7
Примечание духовного автора: Духи, заблудившиеся во зле, с самых древних времён Создания Планеты, действующие в низших зонах жизни, персонифицируя лидеров возмущения, ненависти, тщеславия и эгоизма; но они всё же не представляют собой вечных демонов, потому что поодиночке они преображаются при помощи добра, в течение веков, как это происходит с людьми.
Бесспорно, время не позволяло вести ученические разговоры, оно принадлежало сознательным и уверенным проявлениям учителя.
— Уважаемый священник, — к моему великому изумлению, скромно заговорил ориентер, — я не могу поставить во главу угла твои личные причины. Я знаю, что есть абсолютный порядок в создании, и что каждый Дух — это отдельный мир, и у каждого сознания свой путь.
— Уж не станешь ли ты критиковать Драконов, которые занимаются правосудием? — жёстко спросил Грегорио.
— Кто я такой, чтобы судить их? — простовато прокомментировал Губио. — Я никто иной, как служитель жизни.
— Если бы не они, — продолжил иерофант, будучи на грани гневного срыва, — кто бы сохранил Землю? Как могла бы действовать любовь без исправляющего правосудия? Великих Судей боятся и проклинают; но они терпят человеческие недостатки, живут рядом с отвратительными ранами Планеты, противостоят преступлениям мира и превращаются в тюремщиков подлых и извращённых людей.
И словно виновный, ценящий долгие часы оправдания, он продолжал, в сильном раздражении:
— Дети Агнца могут помогать и спасать многих. Однако, миллионы созданий [8] , подобно мне, не просят ни помощи, ни освобождения. Утверждается, что мы всего лишь морально заблудшие. Пусть так. Значит, мы станем преступниками, следя друг за другом. Земля принадлежит нам, потому что в ней господствует животный порядок, которому она предлагает идеальный климат.
Что касается меня, то я не знаю такого понятия, как Небеса. Я убеждён, что речь идёт лишь о дворе избранных, а для нас духовный мир представляет собой огромное царство приговорённых. Если наша судьба — просеивать зёрна мира, то наше сито не будет приятным. Будучи экспертами в падении, мы будем испытывать всех тех, кто возникнет на нашем пути. Великие Судьи велят нам охранять ворота. Для этого у нас везде есть служители. Они подчиняют от нашего имени всех мужчин и женщин, далёких от нормальной эволюции, и надо признать, что подобных существ насчитываются миллионы. К тому же земные суды недостаточны для определения всех преступлений, совершённых индивидуумами. А мы являемся глазами тени, для которых малейшие оккультные драмы не проходят незамеченными.
8
Примечание духовного автора: мы не должны забывать, что аргументация идёт от мощного Духа в своих размышлениях, который ещё не принял просветления Христа, как многие люди в миру, одержимые расстроенным разумом.
Возникла пауза, и я посмотрел на Губио, чьё лицо не выражало ни малейшего волнения.
Смиренно глядя на Грегорио, он сказал:
— Великий священник, я знаю, что Высший Господь пользуется нами в Своём божественном творении, в соответствии с нашими тенденциями и возможностями, чтобы отвечать на Свои намерения. В человеческом теле для уничтожения грязи используются фагоциты, также, как электрическая искра для чистки атмосферической грязи. Таким же образом я уважаю твою власть, потому что если Небесная Мудрость признаёт существование нежной листвы деревьев, она также знает причину существования твоей обширной области; но ты согласен, что наше вмешательство преобладает над фатальностью, закрытым кругом обстоятельств, которые мы сами и создаём?
Однако, уважаемый Грегорио, почему бы тебе не признать, что любовь, поселившаяся в сердцах, искупает все грехи? Почему бы тебе не принять окончательной победы доброты через братское служение, которое возвышает нас и ведёт к Высшему Отцу? Если бы мы тратили те же энергии в делах Агнца, что и энергии, потраченные на служение Драконам, не достигли бы мы цели высшего триумфа значительно быстрее?
В раздражении священник выслушал и с неприятными нотками в голосе заявил:
— Как я мог слушать тебя так долго, храня молчание? Мы здесь являемся судьями в смерти всех тех, кто растерял, растратил сокровища жизни. Как можно вложить любовь в замороженные сердца? Разве Агнец не говорил, что не надо метать бисер перед свиньями? Для каждого пастыря, сторожащего своё стадо на Земле, есть тысяча свиней — символов плоти. И если твой Учитель призывает пастырей для своего апостольства, что можем мы сделать другого, как не составлять команды из сильных рассудков, специализированных в исправлении преступных созданий, которые находятся под нашим направляющим жезлом? Драконы — это демоны-хранители физического мира, и они превосходят друг друга в предохранении от склеивания планетарных элементов. Увязанные с логикой, они не понимают навязываемого рая. Если бы любовь завоевала Землю в один миг, разрушив, таким образом, мрачные бездны с тем, чтобы возвышенный свет стал вечно сиять там легко и мгновенно, то как сознаниям львов и волков, пантер и тигров, со своей экстремальной аналогией, которую они ещё хранят в этих животных, как и душам, которые миллиардами и миллиардами населяют человеческие формы, адаптироваться к такому небесному климату? Что стало бы с раем, если бы мы не следили за адом?
Взрыв саркастического громогласного смеха последовал за этими словами. Но Губио и глазом не моргнул. С простоватым видом он ответил:
— Несмотря на это, я осмеливаюсь напомнить, что если бы мы все бросились на помощь несчастным, нищета исчезла бы; если бы мы просвещали невежд, тьме нечего было бы делать; если бы мы поддерживали преступивших закон, предлагая стимулы к обновительной борьбе, преступления были бы сметены с Земли.
Священник позвонил в колокольчик, который, как мне показалось, был предназначен для выражения его гнева, и завопил своим хриплым голосом:
— Замолчи! Наглец! Я ведь могу и наказать тебя!…
— Да, — спокойно признал ориентер. — Думаю, мне известен размах твоей власти. По малейшему приказу, вылетающему из твоего рта, я и мои спутники можем быть брошены в тюрьму и подвергнуться пыткам, и если это является волей твоего сердца, мы готовы подчиниться этому. Мы заранее знаем все неудачи, которые могли бы сдержать в этом приключении; но нас вдохновляет любовь, и мы доверяем той же Суверенной Власти, которая позволяет тебе вершить правосудие.
Изумлённый таким мужеством, Грегорио вперил свой взгляд на Губио, который произнёс со спокойной твёрдостью, уверенно пользуясь психологическим изменением момента:
— Наша благодетельница Матильда объявила нам, что твоё благородство ещё не ушло от тебя, и возвышенные качества твоего характера остались нетронутыми, несмотря на иное направление, которое ты придал своим шагам. Именно поэтому, зная о твоих личных качествах, я и обратился к тебе словом «уважаемый».
Гнев священника, казалось, стих.
— Я не верю в то, что ты сказал, — раздражённо настаивал последний, — но выражай яснее свои просьбы. Я не располагаю временем для бесполезных дискуссий.
— Уважаемый Грегорио, — скромно продолжил Инструктор, — я буду краток. Выслушай меня с терпимостью и добротой. Ты не можешь не знать, что твоя духовная мать никогда не забывала Маргариту, которой теперь безо всякой причины угрожает безумие и смерть…
Поведение иерофанта, пока он слушал ориентера, стало явно меняться, и на его физиономии проявилась тревога, которую невозможно было скрыть. Странный ореол, покрывавший его лоб, явно потемнел. В кошачьем взгляде иерофанта появилась какая-то особенная жёсткость, а его губы искривились в оскале бесконечной горечи.