От Карповки до Норвежского моря
Шрифт:
Наше второе явление в Северодвинск совпало с приездом еще дополнительной большой группы лаовцев и нас попросили освободить не все, но довольно много мест в гостинице «Двина». Основная часть нашей команды перебралась в общежитие-гостиницу «Прибой» горьковского завода «Красное Сормово» и лишь немногим удалось устроиться в хорошей, принадлежащей флоту, гостинице «Беломорье», расположенной напротив общежития горьковчан на той же улице Труда. Территориально это было существенно дальше от «Дубравы» и нам приходилось, частично пользуясь городским автобусом, ещё больше топать по морозу с леденящим ветерком, пока у нас не появился собственный автобус марки ПАЗ.
Наш быт и предвыходные события
Сразу после праздников снова собралась наша доковая команда и продолжила настроечно-регулировочные работы, готовясь к возложенной на нас миссии 1977 года и последующим швартовным испытаниям. Постепенно к нам съезжались в различных сочетаниях комплексники с представителями специализированных лабораторий.
В первую очередь мы принимали связистов и арфовцев, специалистов, аппаратура которых должна была функционировать при сдаче лодки и вместе с подсистемой шумопеленгования обеспечивать безопасность плавания. Первый, ещё 7 ноября, приехал в Северодвинск Дынин,
Незаметно наше присутствие на «Дубраве» стало весьма ощутимым, нас было уже человек 50–60. Параллельно с подготовкой к выходу лодки в море мы производили доработки нашей аппаратуры, которые предъявляли представителям отдела технического контроля и недавним коллегам Миши Пармета — веселому и бесшабашному В. Пирогову и серьезному, сдержанному, всегда строго одетому, с идеально ухоженными усами И. Мучнику. Окончательную приемку производил представитель нашего институтского Заказчика Е. А. Смирнов (Женя Смирнов, тогда кап.3 ранга, неутомимый рассказчик анекдотов и приключений под гитарные аккорды, участник всех наших компаний и кампаний в период швартовных и ходовых испытаний).
Примерно за полторы недели до первого выхода лодки в море приехал А. И. Паперно. Этот сравнительно короткий период после ноябрьских праздников и до конца года был чрезвычайно насыщен событиями, т. к. теперь мы вплотную соприкасались с условиями обитания на лодке, со всеми её недостроенными делами и нашими собственными недоработками. Мы оказались взаимозависимы. Кроме того, мы обживались в новых условиях быта, находились в своеобразной обстановке командировочной жизни, вынуждены были тесно контактировать в этой обстановке между собой, с нашими старыми знакомыми-лаовцами и экипажем, а также с новыми — сотрудниками «Дубравы», гостиниц и пр. пр. Еще начиная с лаовских дней мы стремились строить отношения внутри нас, морфизовцев, и со всеми, с кем нам приходилось общаться, по образцу и подобию тех рабочих отношений, которые существовали в нашем секторе, созданные усилиями А. И. Паперно и В. И. Осипова. Это были прежде всего доброжелательность, порядочность, ответственность, желание идти навстречу друг другу и все многочисленные рабочие и бытовые проблемы решать в дружеской обстановке, не доводя их до конфликтов. Значительно позже, уже после завершения скатовской эпопеи, я слышал много лестных слов об особой скатовской атмосфере от наших и не наших сотрудников, которым было с чем сравнивать. У нас сложились совершенно удивительные, дружески-деловые отношения с командованием и экипажем лодки, с работниками ЛАО и Дубравы, а потом, после перевода лодки в Западную Лицу, с работниками Группы гарантийного надзора ЛАО и нашего завода «Водтрансприбор», с Флотом. Конечно, находясь в командировочных условиях, нам нужно было в какой-то степени проявлять инициативу в установлении деловых отношений с определенными категориями людей, от которых зависел, главным образом, наш быт. Нам нужно было иметь отличные контакты в гостиницах, чтобы у наших людей не было проблем с жильем, затем контакты с авиакассами — извечная проблема отлета с Севера, затем контакты с командованием «Котласа», который был нашим вторым домом, затем контакты со службой снабжения завода (или флота) — мы должны были быть всегда обеспечены расходными материалами, даже когда их официально нет, и т. д. Интересно, что довольно часто эти необходимо-деловые отношения перерастали в хорошо-дружеские. Так у меня произошло в Северодвинске в гостинице «Беломорье», а затем в Западной Лице — в гостинице «Северное Сияние», с флагманскими специалистами РТС дивизии и флотилии, с офицерами службы тыла флотилии и др. Правда, эта выстроенная пирамида лаовско-северодвинско-лицевских наших внутренних и внешних отношений была быстро и почти до основания разрушена, когда после государственных испытаний первых 4-х подсистем и передачи их личному составу, ответственным сдатчиком стал другой сотрудник нашей лаборатории, а я вернулся в Западную Лицу уже как и. о. зам. Главного конструктора. Но об этом позже.
А пока мы находились на стадии строительства нашей северодвинской жизни.
С прибытием автобуса наша жизнь существенно облегчилась, стало проще и удобнее добираться до работы и обратно. Нас было больше, чем помещалось в автобус, и он делал несколько рейсов, забирая людей сначала от «Беломорья», затем от «Прибоя» и, наконец, от гостиницы «Двина». Автобус был далеко не новый, постоянного водителя не было, не было заботливого хозяина, что в зимних условиях Севера приводило к частым поломкам. И вот, кроме всех других дел, у Миши Пармета появились дела с талонами на бензин, постановкой на временный учет в ГАИ, путевыми листами и водителями. Ему также приходилось доставать запчасти и помещения для ремонта автобуса — на морозе с ветром не очень-то поремонтируешь. Он показывал просто чудеса разворотливости и со всеми этими хозяйственными делами справлялся великолепно. Конечно, не
Другая сторона нашего быта — наше жилье в гостиницах. В более менее приличной гостинице «Двина», по крайней мере чистой, мы жили под постоянным выдавлением нас прибывающими лаовцами (ЛАО по договору арендовало почти три четверти гостиничных мест), в отличной гостинице «Беломорье» проживали буквально несколько наших человек, т. к. она была предназначена прежде всего для людей в форме (гостиница флотская), а если и проникали туда, то с подпиской о выезде по первому требованию. Было там еще одно интересное обстоятельство — строгий флотский порядок, хотя весь персонал гостиницы были милые и добрые женщины. Достаточно было кому-либо из персонала гостиницы узреть что-то несоответствующее правилам внутреннего распорядка в поведении проживающего, как следовал доклад директору и ничего не подозревающий жилец, придя после работы, видел свой чемодан с вещами, выставленный в коридор, а в фойе гостиницы красовалось что-то подобное «Боевому листку», из которого все узнавали, что представитель фирмы «Х» товарищ «Y» позорит наш быт. Была еще хорошая гостиница, принадлежащая судостроительному гиганту СМП (Севмашпредприятие), которая целиком обслуживала ЦКБ «Рубин» и всех представителей других предприятий, участвовавшим в строительстве советских ракетоносцев, а чтобы туда просочиться прочим гражданам нужно было обладать, как минимум, министерским пропуском. Мои прежние рубиновские гостиничные контакты оборвались в связи со сменой персонала гостиницы. И, наконец, общежитие горьковчан «Прибой» — основной приют наших сотрудников — грязноватое, шумное, гудящее и поющее до поздней ночи.
В один из моих приездов на переотметку в Ленинград у меня состоялась беседа с Львом Петровичем Хияйненом, который в приказе о заводских испытаниях комплекса был очень дальновидно назначен заместителем Председателя комиссии. Мы говорили обо всем, в том числе и о нашем быте. Он-то и посоветовал мне подготовить письмо об аренде мест в гостинице «Беломорье» на имя командира Беломорской Военно-морской базы, бывшего его слушателя в Академии контр-адмирала Симоненко и разрешил от своего имени обратиться с письмом к нему лично. Письмо, в котором институт просил 30 мест, хоть и родилось быстро, но в муках — все, что касалось вопросов оплаты со стороны института, подписывалось у Гл. бухгалтера с огромным трудом.
Сделав несколько безуспешных попыток попасть на прием к Симоненко, я решил попробовать на эту тему поговорить с директором гостиницы. Директором гостиницы была яркая блондинка, высокая, статная и красивая женщина, в разговоре с которой выяснилось, что мы земляки-ленинградцы, что наши ленинградские дома соседствуют в Купчино и мы даже нашли общих знакомых. В итоге, она пообещала мне помочь попасть на прием к Симоненко. И вот, благодаря ей, я попал к командиру базы, который, узнав, что я от Льва Петровича, одним росчерком пера зачеркнул 30, а другим написал: «Выделить 15». Так, мы на законном основании частично вползли в гостиницу «Беломорье» и за все время проживания в ней я не помню случаев применения к нам суровых административных мер. Таковы были наши бытовые дела.
А на лодке, как и во время перехода, основными нашими рабочими местами были первый отсек и рубка гидроакустики, капсула и камера обтекателя основной антенны. Теперь, когда на лодке была постоянная вахта экипажа, наше сообщение о работах в капсуле и обтекателе носило строго официальный и обязательный характер и каждый раз в лодочный вахтенный журнал записывалось начало и окончание работ. В один из таких дней наши работы проводились в капсуле и в прочном корпусе, а обтекатель был заполнен водой (антенна замачивалась перед очередным измерением сопротивления изоляции). Перед началом обеда я сообщил вахтенному офицеру о перерыве в работе в капсуле и мы отбыли на обед. Когда после обеда мы подъезжали к «Котласу», еще из окна автобуса мне показалось немного странным положение гондолы — она как будто бы наклонилась вперед. Перед началом послеобеденной работы все отправились в нашу «шару», а я в темпе побежал на корму «Котласа» в наш изолятор, чтобы взять нужные бумаги и успеть на диспетчерское совещание, которое проводил Башарин. Я вошел в тот момент, когда Башарин уже начал совещание с сообщения, что на лодке сейчас идет отработка системы дифферентовки. Поняв почему мне показалось странным положение гондолы, я пулей вылетел из кают-компании «Котласа» и побежал на лодку. С криком открыта капсула я «провалился» через люк в центральный пост, здорово напугав вахтенного офицера. Мгновенно оценив ситуацию, он начал выравнивать лодку. Опоздай я ещё на пару минут на диспетчерское или не начни Башарин с того сообщения, капсулу непременно бы залило водой и никакого выхода в море не было бы, были бы крупные неприятности. С тех пор мы не только должны были сообщать об окончании работы в капсуле в центральный пост, но и сдавать её кому-нибудь из группы акустиков для задраивания крышек люка.
Огромный задел, созданный нами на переходе вселял уверенность, что мы успеем еще раз все проверить и до выхода лодки в море сможем подготовить экипаж акустической группы к практическим действиям. Начав ещё на ЛАО теоретические занятия с акустиками, мы продолжали их и в Северодвинске, которые вскоре стали подкрепляться практикой. Многие наши комплексники и сотрудники специализированных лабораторий передавали свои знания экипажу. Прежде всего практическим навыкам работы с аппаратурой комплекса надо было обучить техников-гидроакустиков и в этом деле, на мой взгляд, особенно преуспел Арнольд Вениаминович Виногор. Правда, и ученик у него был очень прилежный. К нашим заводским испытаниям мичман Козлов ориентировался в передающем тракте второй подсистемы почти на уровне его разработчиков. Учитель и ученик были очень довольны друг другом. И в каждый мой приезд в Ленинград уже из Западной Лицы я всегда привозил А. В. Виногору слова благодарности за учебу и приветы от мичмана Толи Козлова.