От маминой звездочки в государственные преступницы

Марфа В.

– В чем дело? – поинтересовалась она.

– Мадам, - сказал жандарм, - В интересах следствия я должен привести в полицейский участок мадемуазель Собольникову.

– И что же смолянка может там делать, в участке? – удивилась начальница, - На правах кого вы ее туда приглашаете?

– Видно будет, возможно, как свидетеля, возможно, как подозреваемую, все будет зависеть от ее показаний, - ответил жандарм, - Мадам, вы что удивляетесь, мадемуазель Собольникова проходила по делу о подпольной типографии и каким-то невероятным образом была оправдана.

В этот момент терпение начальницы, будто,

лопнуло.

– Подождите немного, скоро спустится к вам мадемуазель, сразу с вещами, - сказала она.

– Зачем же с вещами, я просто ее для беседы вызываю, - ответил жандарм.

Вскоре Софии, после окончания одного из уроков, настойчиво порекомендовали собрать свои вещи, и девушка спустилась вниз в вестибюль не только с вещами, но и приказом об отчислении.

И вот уже знакомый участок. София вышла из кареты, окинула взглядом окрестности и, вздохнув, прошла внутрь здания.

– Ну что, София Львовна, похоже, зря вас тогда оправдали. Так бы на пять лет съездила в Забайкалье, а теперь явно так легко не отделаешься. И чего же тебя в террористки то потянуло?

– О чем вы?
– недоуменно спросила София

– Она еще и невинную овечку из себя строит, - усмехнулся следователь, - Вашу фамилию, мадемуазель, нашли в списках нелегальной революционной организации, которая готовила очередное покушение на Императора. К превеликому счастью этому взрыву не довелось состояться, охранка сработала четко и профессионально. Петербургские злодеи задержаны, вы последняя, кто до сегодняшнего дня был на свободе. Так что искренне советую вам сотрудничать со следствием и тогда, возможно, все будет не так печально, как может быть.

– Я готова рассказать абсолютно все, но я ни в чем не виновата.

– Не виновата она! А кто в столичном участке четверо суток просидел?

– Так меня же отпустили, потому что поняли, что я ни в чем не виновата!

– На явке, которую вы посещали, был список участников. Напротив вашей фамилии было написано “бомбистка(?)”.

София не знала, что ответить. Говорить о том, что она знала о готовящемся покушении и молчала, девушка не могла - не могла подставлять ребят и не хотела поехать в Сибирь за недоносительство. Что-то другое она не могла придумать.

– Возможно, мне хотели предложить стать бомбисткой, только на основании того, что я дочь Льва Пантелеймоновича, но так и не сказали. Во всяком случае, я бы не стала принимать участия в таком гнусном деле.

– Яблоко от яблони… - начал следователь, - Хотите повторить судьбу отца? Вы же еще совсем юная девушка, вся жизнь впереди, зачем ее так себе портить?

Следователь выдержал паузу.

– Однако, то, что вы посещали эту явку, не подлежит никакому сомнению. В бумагах, найденных при обыске, ваша фамилия фигурировала не раз и не два. Вас видели возле явки наши сотрудники. Да и сам факт того, что вас уже не первый раз привозят в участок, тоже о чем-то говорит. Не волнуйтесь, все остальное докажем, это всего лишь вопрос времени. Так что не стоит упрямиться, расскажите всю правду, тогда можно будет надеяться на снисхождение суда.

София молчала. Ситуация была действительно очень серьезной и девушка не знала, что сказать. Выдавать товарищей она не хотела,

ведь даже рассказав всю правду, ответственности ей было не избежать. Поэтому София решила пойти в отказ.

– Господин следователь, я ни в чем не виновата, однако, доказать это не могу. Что-либо говорить не хочу, так как это мне не поможет. Поэтому у меня только одна надежда – на ваше объективное расследование этого дела. Так же прошу быть снисходительным, потому что я беременна на шестом месяце.

– Ничего себе, куда мир катится, институтки беременные ходят! Да вашу мадам вообще нельзя было допускать до руководства институтом, как она всех пораспустила!

– Попрошу быть более корректным, я была замужем и мой муж погиб. Поэтому ребенок вполне мог появиться. Не стоит так иронизировать.

– Во всяком случае, это вопрос не ко мне, а к доктору. Да и данный факт может вам помочь только на суде, и то, совершенно это не гарантирую.

На следующий день Софию осмотрел врач и подтвердил слова девушки. Однако, данный факт совершенно не помог ей. София все равно находилась в доме предварительного заключения, смотрела в небо сквозь зарешеченное окно одиночной камеры и периодически думала о подругах, которые остались в институте. По обещаниям следователя, до суда Софию никто выпускать не собирался, а после суда – тем более.

Прошла неделя. И вот уже 17 февраля, неделя, проведенная в одиночке. К Софие не пускали никого на свидание, хотя, по слухам, Георгий Сергеевич несколько раз просил об этом. Вдруг дверь камеры отворилась, и Софию снова отвели в кабинет следователя.

– Ну что, София Львовна, расследование дела уже близится к завершению. Может, все-таки хотите дать какие-нибудь показания? Что вы делали на той квартире?

– Мне нечего сказать. Я на квартире не была, в собраниях кружка участия не принимала и уж тем более, к готовящемуся покушению никакого отношения не имела. Фамилия моя могла оказаться в списках только по одной причине: зная моего отца, участники кружка хотели пригласить меня к ним, но так и не сделали это по какой-то причине. Вот и все, что я могу сказать.

– Ох, София Львовна, вы только делаете себе хуже. Сейчас у вас последний шанс признаться во всем до процесса. Потому что сегодня вечером вы поедете в столицу на суд.

София была шокирована. В столицу, на суд. А потом куда? В Сибирь или сразу в Шлиссельбург? И как она будет писать из заключения Бирюковым, если права переписки у нее нет и вряд ли появится. Все эти мысли промелькнули в голове девушки, но она усилием воли заставила себя успокоиться – ведь волноваться нельзя, это вредно для ребенка.

– Понятно. В столицу так в столицу, - спокойно ответила София.

– Ох, не понимаете вы всей тяжести вашего положения. Процесс 1881 года помните? Процесс 17-ти? Процесс 14-ти? Не хочу вас пугать, но ничего хорошего вам не светит.

– Понятно, - все равно так же спокойно ответила София.

Тюремная карета остановилась возле дома предварительного заключения на Шпалерной. София была крайне уставшая, дорога в вагоне, который позже назовут Столыпинским, а потом в карете ее крайне измотала. Не зря беременным не рекомендуются поездки.