От маминой звездочки в государственные преступницы
Шрифт:
Осторожно вернувшись в дортуар, София, незамеченная, легла в постель, но заснуть не могла. Девушка никак не могла простить себе этот эпизод.
«Не могла Пуф войти в дортуар и поймать меня, когда я вылазила в окошко», - подумала девушка, - «Вечно она приходит, когда не надо, а когда надо – не приходит. А теперь я точно порочная женщина. Нельзя мне сбегать из института, никогда, ни при каких обстоятельствах».
Со временем София загнала этот эпизод в самые дальние уголки своей памяти и старалась больше никогда не вспоминать его.
Окончив воспоминания, София
«Даже не знаю, кто отец ребенка. Что я ему или ей скажу, когда он родится? Что мать сама не знает, от кого он? Что есть целых три кандидата на роль отца?» - думала девушка, - «Может быть, потом что-нибудь придумаю, а сейчас даже не знаю, что и делать».
Немного успокоившись, девушка решила обратно загнать этот случай вглубь своей памяти и не вспоминать больше никогда.
– Соня, принимай гостя, - услышала София и сразу поняла - это Эмилиана.
– Всегда рада гостям, - улыбнулась она, - Проходи, садись. Обстановка скромнее, чем у вас, но зато отдельная спальня. Прямо как в богатом доме.
Девушка засмеялась.
– Пришла к тебе фокусы показывать, - услышала София и удивленно спросила, - Эми, а что это?
– Ее Величество Наливка. Ну, у тебя здесь и пусто. Ни кола,ни двора,ни стола,ни стула. Это ничего страшного,будем по-восточному чаевничать. И, кстати, рюмок тоже нет. Будем пить из кружек, свою я принесла, а у тебя есть, - сказала Эмилиана.
– Да, у меня обстановка скромненькая, зато все мое, - улыбнулась девушка, - Не то, что в дортуаре. Казарма, не иначе. Кстати, можно и не по-восточному садиться, плюхайся на кровать, немка не придет, не должна. Она этот уголок двадцатой дорогой обходит, а будить меня пепиньерка приходит, - София засмеялась, - И комната у меня отдельная, охрану, как принцессе Датской в прошлом году чуть было не приставили, в общем, на особом положении я тут сижу.
София села на кровать.
– Я бы хотела вместо чучела тетради свои спалить, да не время еще. Вот окончу учебу, и перед поездкой в Архангельск все сожгу к чертовой матери. Откуда ты папиросы берешь? Приносит кто-то или иначе появляются?
Девушка достала из тумбочки кружку и сказала:
– Да будем праздновать, обязательно. Это я что-то растерялась, задумалась. Бывает со мной такое в последнее время.
Девушка взяла в руки кружку:
– Да, за здоровье Анютки и за ее прекрасную мысль отселить меня. И как она так удачно придумала? Сказать честно, я была уверена, что за тот монолог мне попадет, а вон как все обернулось. Вместо проблем личную комнату получила.
София задумалась, потом взяла в руки бутылку и плеснула еще понемногу в кружки.
– Ну а теперь второй тост. За чудесное освобождение и за амнистию, - сказала девушка, выпила содержимое кружки и добавила, - Эми, как хорошо, что амнистия пришла. Я же была в полной уверенности в том, что на ближайшие пятнадцать лет в Шлиссельбург поеду, уже настраиваться начала. А тут раз, как обухом по голове, амнистия.
Девушка взяла в руку сигарету, закурила.
– У меня же летом дебют чахотки был… Так плохо было, я почти все время, что была у матери Алексея в деревне, проболела. Лежала с температурой, с бредом, встать не могла, помирала уже. Чудом все обратно ушло. Геннадий,
Докурив, София продолжила:
– Однако, не померла, надежда еще есть. Ну что, третий тост теперь? За тех, кто не дожил до амнистии. За Марию Михайловну, Алешеньку и остальных.
Услышав то, как отзывается о событиях 10 декабря Эми, как хвалит ее, София удивилась.
– Эмилиана Николаевна, а не хватит ли нам праздновать?
– сказала она. Потом подумала и добавила, - Да нет, не хватит, когда еще будет такая возможность, тихо и спокойно посидеть в Смольном, поговорить.
– Да, Эми, может вышли бы мы, а может, и нет, - сказала девушка, - Я со своей наследственностью могла бы и не дожить, здоровье не то.
После четвертого и пятого тоста, София ответила на реплику Эмилианы:
– Ну как сказать, наливочка вроде и слабенькая, а все равно пьянит. Да где же бы ты коньяк взяла, мы же в институте благородных девиц находимся, по сути, в тюрьме, хорошо, что наливка нашлась.
Разлив остатки наливки по кружкам, София сказала:
– Да, Эми, за наше женское счастье. Чтобы еще встретились на нашем пути достойные люди, чтобы можно было замуж выйти и деток родить.
Поставив на пол пустую бутылку, девушка сказала:
– В принципе, спирт есть в лазарете, это я точно знаю. В дальнем шкафчике, на второй полке. Своими глазами видела. Ну или на кухне можно что-нибудь поискать, там чего только нет. Тебя как, взяло или ни в одном глазу? У меня, конечно, слегка перед глазами поплыло, но не сказать, чтобы сильно. Можно и по институту прогуляться.
— А почему ты должна поехать в Архангельск?
– услышала София.
– Ну как же, разве ж ты забыла, что мадемуазель Собольникова, которая на самом деле уже незнамо сколько времени не мадемуазель, а распутная женщина, не только политическая, но и уголовница. За эпизод с Аленушкой в Петропавловке я поеду, жандармы не так давно обрадовали. Вот же как получается, амнистия пришла, а они, зная все это, из уголовной статьи хотят как можно больше выжать, чтобы жизнь медом не казалась. Так что поедет Соня в ссылку на Белое море, к волнам и чайкам, на неопределенный период времени.
Девушка вздохнула:
– Меня ведь психиатр перед судом не осматривал, заключения своего не давал, а я явно не в себе была. Суд так быстро провели, я глазом моргнуть не успела. Не возили меня туда, а пока я свои шесть суток в карцере сидела, уже и приговор состряпали. Полгода заключения. Это уже потом в Москве выяснилось, что к тем самыми шести месяцам потом еще и высылка подальше от приличных людей полагается, не все так просто. Обжаловать бы все это, по хорошему, да поздно уже, наверное, ничего не докажешь. Я ведь сейчас, к счастью, в полном рассудке, скажут, и тогда такой же была. Сразу надо было все делать. А Аленушке, видать, высокопоставленные родственники помогли все быстро сделать. Хорошо еще судья адекватный попался, полгода всего дал, а не пять лет, как имел полное право. Так что Смольный - не последний этап моих мучений перед тем, как я полностью свободной стану.