От мира сего
Шрифт:
И чтобы Клавдия Петровна ненароком не поняла, о чем она думает, Зоя Ярославна сказала:
— Зато вы стали прекрасной сестрой, очень исполнительной, точной, знающей, может быть, получше иного врача…
— Еще как! — поддержала Вика. — Я нашу Клавочку ни на одного профессора не променяю, а уж о докторах я не говорю; Зоя Ярославна, закройте уши, а то я еще и не то скажу…
Зоя Ярославна улыбнулась:
— Говори, Вика, что хочешь, я с тобой согласна на все сто.
— А ты согласна? — спросил Юра Алевтину.
—
— По-моему, ее некоторые врачи изрядно побаиваются, — согласился Юра.
— Посмотри, — сказала Алевтина, — какие домики хорошенькие!
Она во все глаза смотрела на деревянные, окруженные палисадниками, домики, издали казавшиеся необычайно уютными, приветливыми.
— Правда, хороши?
— Очень хороши, — ответил Юра, любуясь разгоревшимся, осмугленным солнцем румянцем Алевтины, нежным ртом, длинными ресницами, скрывавшими горячий и яркий блеск глаз.
На палубе, где они все сидели, показалась еще молодая, сильно загорелая женщина. Белое свободное платье, белая косынка на темных, слегка вьющихся волосах, широко распахнутые светлые глаза, которые казались еще светлее на смуглом, прокаленном стойким загаром лице.
— Эффектная женщина, — тоном знатока определила Вика и обратилась к Юре: — Вы не находите?
Юра мельком глянул на нее, быстро отвернулся:
— Ничего особенного.
— Да что вы? — воскликнула Вика. — Вы это серьезно?
— Вполне серьезно.
Вика шепнула Алевтине:
— Тогда ты самая счастливая, он ведь никого, кроме тебя, не видит.
— А мне что? — Алевтина пожала плечами. — Мне не все равно?
Глаза ее смотрели на Вику открыто, немного удивленно.
Вика поняла: Алевтина не притворяется на самом деле, Юра ей и вправду не по нраву.
«Он не из тех, кто нравится женщинам, — решила Вика. — Хотя ему самому женщины еще как нравятся!»
Загорелая брюнетка в белом платье несколько раз хлопнула в ладоши.
— Внимание, товарищи, начинаем наш рассказ!
Она откашлялась и начала громким, хорошо поставленным голосом:
Начинаем наш рассказ,
Чтоб порадовать всех вас!
Чтобы вам сказать одно,
Гляньте вы скорей в окно…
Она передохнула. Зоя Ярославна переглянулась с Юрой.
— Это еще что такое?
— Послушаем дальше: что она еще такое выдаст? — эпически спокойно заметил Юра.
А дальше она продолжала:
Ведь природа так щедра,
Так обильна и добра,
Травы так растут богато,
А кустарники вокруг
И
Ты гляди, гляди, мой друг!
— Ну, знаете, — сказала Зоя Ярославна, обернувшись к Юре. — Вы все как хотите, а я с палубы ушла, пойду посижу внизу, в салоне…
— У меня терпение тоже кончилось, — сказал Юра.
Алевтина дотронулась до его руки.
— Погоди, ну чего ты, в самом деле?
Юра мгновенно размяк, заулыбался, украдкой, чтобы никто не видел, схватил ее маленькую ладонь, прижался к ней губами.
— А мне ее жалко, — сказала Алевтина, невольно отдернув руку. — Наверно, это ее собственные стихи?
— Чьи же еще? — спросила Зоя Ярославна.
— Давайте послушаем: что она еще такого насочинит? — сказала Вика.
— Вы слушайте, а я пойду, — сказала Зоя Ярославна, направляясь в нижний салон.
— Я с вами, — в один голос произнесли Клавдия Петровна и Самсонов.
Спустя примерно часа два они снова встретились на палубе.
— Долго она еще вас мучила? — спросила Зоя Ярославна.
— Долго, — признался Юра. — Ох как долго.
— А я уже все узнала, — сказала дотошная Вика, всегда все умевшая распознать раньше других. — Это экскурсовод, она тут ездит с экскурсиями на этом самом теплоходе, случается, и на других теплоходах, она показывает всякие достопримечательности; иногда ходит вместе с туристами осматривать монастыри, остатки крепостей или, наоборот, показывает новые ГЭС, заводы, санатории, которых здесь раньше не было.
— Все понятно. При чем здесь все-таки стихи, да еще такие ужасные? — спросила Зоя Ярославна.
Вика засмеялась.
— И про это скажу: оказывается, она пишет стихи. Да, так мне именно и сказали, пишет стихи, которые нигде не печатают и не могут печатать.
— Естественно, — сказала Клавдия Петровна. — Такие стихи просто, по-моему, вредно слушать, можно отравиться на всю жизнь и уже никогда не признавать никакой поэзии.
— Согласен с вами, — вставил молчавший до этого все время доктор Самсонов. — Я тоже удивлялся раньше: как это можно такие вот стихи публично читать?
— Как можно писать, спросите, — заметила Вика. — Оказывается, она, эта самая экскурсоводка, заставляет таким вот образом слушать свои стихи. Не мытьем, так катаньем, пусть не печатают, все равно заставляет слушать то, что она сочинила…
— Хитра, однако, — сказал Юра.
— Признаться, мне она даже внешне разонравилась, — сказала Вика. — Сперва она как-то показалась яркой, интересной, а теперь и глядеть на нее неохота.
— Одним словом, разложили бедную поэтессу на все корки, — заключила Алевтина. — А мне все равно ее жаль, она сочиняет, старается, можно сказать, читает во весь голос, а мы все только морщимся и ругаем ее.