От мира сего
Шрифт:
Сощурила красивые, с подсиненными веками глаза, оглядела Зою Ярославну с головы до ног.
Зоя Ярославна, по природе человек неробкий, невольно поежилась от этого взгляда, позже призналась:
— Словно иголки стала в меня втыкать…
Но Лариса Аркадьевна отвернулась: не пожелала скрыть, что она ей не нужна и неинтересна.
— Так вот, — снова повернулась к Вершилову, — надеюсь, вы не откажете мне? Да, не откажете?
Опять умоляющий взгляд, женственно-нежно поднятые на него ресницы, дрожащие губы, не ровен час — вдруг
«Артистка, — мысленно решил Вершилов. — Ну и мастерица же! Надо еще поискать такую…»
Переглянулся с Зоей Ярославной, понял, она думает так же, как и он.
Ему был знаком этот тип женщин, чем-то его жена походила на нее, особенно в молодости: то казалась нежной и томной, не выносившей ни одного резкого слова, то властной и резкой, то…
Она и теперь нередко удивляла его сменой своих настроений: порой была вялой, индифферентной, расслабленной, порой казалась добрячкой, открытой душой, распахнутой всему и всем, но все чаще бывала такой, какой являлась от природы: жесткой, язвительной, неуступчивой.
— Ничего не поделаешь, придется вам отказать, — сказал он. — Повторяю, ваш муж совершенно здоров, можете поздравить его с таким блистательным, безукоризненным здоровьем.
Глаза ее постепенно темнели, становились более тусклыми, как бы затуманенными.
— Это ваше последнее слово?
Спросила тихо, словно бы поверяя некую тайну, обращаясь только лишь к нему одному, даже не взглянув в сторону Зои Ярославны.
— Последнее, — слегка улыбнувшись, ответил Вершилов. — Вы прямо как судья, вот, глядишь, и последнее слово с меня спрашиваете.
— И спрошу, — голос ее звучал откровенным металлом. — Да, спрошу и заставлю вас ответить.
— Может быть, все-таки хватит? — спросила Зоя Ярославна, закурив новую сигарету. — Может быть, пора бы вам понять, что вы имеете дело с людьми чрезвычайно занятыми, по-настоящему усталыми…
— Я тоже человек предельно занятой, — оборвала ее Лариса Аркадьевна. — И устала, должно быть, не меньше вашего.
Отвернулась от нее, снова поглядела на Вершилова:
— Значит, последнее?
— Значит, последнее, — согласился он, его уже начала утомлять вся эта затянувшаяся история. — Последнее, — повторил и встал из-за стола, как бы давая понять, что больше говорить не о чем.
— Тогда я скажу, — начала Лариса Аркадьевна по-прежнему тихим, но все более накалявшимся голосом. — Скажу без всякого стесненья — и не только вам, уважаемый Виктор Сергеевич, но и другим людям, которым небезынтересно будет выслушать про некие порядки в некоей клинике.
— Вот как?! — Зоя Ярославна с непритворным любопытством обернулась к ней. — Интересно послушать…
— Кому интересно, а кому не очень, — отрезала Лариса Аркадьевна. — Выходит так, дал достаточно — все условия для лечения, а дал не совсем достаточно — и будьте здоровы, уходите куда глаза глядят…
— Простите, — сказал Вершилов. — Я что-то не очень вас понимаю.
—
— Поверьте, не понимаю, — сказал он. — Кто дал? Кому? О чем вы говорите?
— Нет, каков ангелочек, — презрительно произнесла Лариса Аркадьевна. — Я не я, и хата не моя, и вообще я еще невинный, словно голубок…
Вершилов снова сел за свой стол, вытянул вперед обе ладони.
— Может быть, вы начнете говорить более связно и вразумительно?
— Да, — она оглядела его, слегка сощурив глаза. — Начну. Ваш Вареников взял деньги, сказал, что должен поделиться с вами, а потому мой муж меньше чем за три сотни пусть и не думает лечь к вам в клинику, тем более что и палату за те же деньги Вареников дал отдельную…
— Что? — переспросил Вершилов. — Три сотни? Какие три сотни? — Ошеломленно взглянул на Зою Ярославну: — Вы что-нибудь поняли?
— Разумеется.
Зоя Ярославна пробежала пальцами по своим и без того гладко причесанным волосам.
— Чего ж тут непонятного? Наш Владимир Георгиевич соизволил предупредить, что в нашу клинику попасть стоит денег. А уж отдельную палату заполучить и того больше, верно? — Она повернулась к Ларисе Аркадьевне: — Соответствует действительности?
— Сами знаете, что соответствует, — угрюмо ответила та.
— Ну, вот, как видите, я во всем разобралась, — сказала Зоя Ярославна.
Вершилов сидел недвижно, опустив глаза, сжимая ладонями лоб.
Что же это такое? В самом деле — что? Вареников сказал некоему Ткаченко, что за деньги он устроит его в больницу, да еще в отдельную палату, да, кроме того, еще ему надо будет делиться с заведующим отделением, иными словами, с ним, с Вершиловым…
— Какая гадость… — медленно произнес он. — Какая омерзительная, подлая гадость…
Не глядя на Ларису Аркадьевну, встал из-за стола.
— Полагаю, наш разговор окончен…
— То есть как окончен? — Она смотрела на него, не робея, притворно удивленно раскрыв глаза. — Почему окончен?
— Если хотите, можете жаловаться на меня, — тихо произнес Вершилов, чуть задыхаясь, у него всегда, когда он волновался, падал голос и словно бы не хватало дыхания. — Можете писать во все инстанции, это ваше право, но разговаривать с вами и слушать вас я не желаю. Это тоже мое право.
— Вот как? — сказала Лариса Аркадьевна. — Это вы серьезно?
Она еще храбрилась, никак не желала сдаваться, однако чувствовалось, что запас ее наглости явно иссяк. И стало понятно, прежде всего ей самой, что ничего у нее не получилось, ничего ровным счетом она не сумела добиться.
Глаза ее окончательно потемнели, губы сжались.
Зоя Ярославна подошла к ней, мягко, но настойчиво тронула за плечо:
— Пожалуйста, пойдемте…
Лариса Аркадьевна рванулась от нее:
— Оставьте меня!
Но Зоя Ярославна была настойчива и не любила уступать, это знали все те, с кем ей приходилось сталкиваться.