Отчим. Куколка для Монстра
Шрифт:
Он монстр.
Он мой отчим.
— Ты убил ее, это ты во всем виноват! Это все из-за тебя, я не виновата, я бы не смогла, — захлебываюсь слезами, говорю тихо, смотрю в глаза мужчине.
Ему была выгодна ее смерть— она развязывает руки, дает свободу. Я сама желала ей в душе зла, ненавидела за те слова, что она сказала за ужином. Но я бы никогда не убила. Я вообще всю ночь практически просидела на чердаке, не знаю, что происходило в доме.
— Пойдем, мы во всем разберемся, дай руку.
Горн протягивает мне свою, сняв перчатку. Не могу понять свои ощущения,
— Я бы хотела поговорить с Сергеем Викторовичем Беловым, — обращаюсь я к мужчине за столом.
— Он будет утром, я передам ему о вас.
— Спасибо.
Надо отдохнуть, подумать, принять таблетки — грудь сдавливает болью. Не подаю руки, выхожу из кабинета, надо домой, надо самой во всем разобраться.
Глава 34
— Где ты был, когда все произошло? Почему не задержали тебя?
— Меня не было в доме. Я уехал сразу после ужина, заходил к тебе в комнату, не нашел. Решил, что ты бродишь по территории. Уехал, чтобы не накалять обстановку и не разжигать скандал.
Горн говорит монотонно, смотрит вперед, в одну точку. Делает попытку накрыть своей ладонью мою руку, я отдергиваю. Не хочу находиться рядом с ним: становится душно и жарко.
За рулем Вальтер, едем домой, не могу поверить в то, что это случилось, что матери больше нет. Что все случившееся реально. Нет, пока до моего сознания это не дошло.
Когда я выбралась из своего укрытия на чердаке, глаза резало от боли после чтения мелкого текста. Я действительно в книге нашла завещание, если так можно было назвать те бумаги отца, заверенные нотариусом за три дня до его гибели.
В нем было много незнакомых терминов, но главное было в том, что вся его компания вместе с домом, землей и квартирой в городе, о которой я знала, но мы там практически не бывали, принадлежат только мне. Управлять компанией должен назначенный человек до тех пор, пока я этого хочу либо пока не буду способна управлять ею сама.
Отец Павла в недавней беседе говорил о другом, что мне с матерью принадлежат определенные проценты и распоряжаться ими мы можем только вместе. Я тогда решила, что Горн меня привез на каникулы только для того, чтобы уговорить каким-то образом переписать на него свою долю. Но он пока ни словом об этом не заикнулся.
Но самым шокирующим было не это.
В книге, как в каком-то загадочном детективе, лежал неприметный, вдвое сложенный тетрадный лист. Я бы могла его не заметить, если бы не стала перелистывать книгу.
Это было письмо. Письмо моего отца мне. Письмо из прошлого в будущее.
Когда я начала его читать, буквы плясали перед глазами, слезы мешали, руки дрожали. Я не могла понять, что было написано, казалось, что это какой-то сон, нереальный, страшный. И то, что он пишет, не может быть правдой. Какая-то дикая фантазия или чья-то дурацкая шутка. Да, именно шутка, но я не думаю, что мой отец когда-нибудь так мог бы пошутить.
«Виталина, милая. Я не знаю,
Но мы очень хотели с твоей мамой, чтобы ты была счастлива и не горевала, если меня не будет рядом. Знай, я все равно рядом. Я слежу за тобой. Помогаю тебе. Я радуюсь любым твоим успехам и грущу с тобой о неудачах.
Про компанию, надеюсь, тебе все понятно. Ты нашла завещание и можешь свободно ею владеть либо поручить управляющему, Дронов — толковый мужик, у него есть помощники, они все сделают правильно. А нет, так продай ее и займись, чем хочешь.
Я пишу тебе уже взрослой, зная, что ты поймешь меня и сделаешь правильные выводы, не будешь обижаться и простишь…»
Я тогда не поняла, за что прощать своего отца, накрывала истерика, но я держалась из последних сил. Стирая слезы, разбирая неровный почерк, читая по слогам, лишь шевеля губами, пропуская через себя каждое слово, написанное отцом… А потом поняла, и накрыло непонимание. Точнее, наоборот, я поняла, и все то, что раньше мне было дико и странно, стало вдруг простым и понятным.
«…Твою маму зовут Любовь, твою настоящую маму. Она была бы очень счастлива увидеть тебя хоть раз, но этого не получилось. Она умерла, когда ты родилась, мы попали в аварию, как раз ехали в роддом, из нас двоих выжил я, и родилась ты, Вита, что означает жизнь. Не знаю, почему я тебе об этом не говорил? Как-то сразу появилась Инна, она была приветлива, поддерживала, не давала мне упасть в пропасть депрессии, много времени проводила с тобой. Я не стал объяснять маленькому ребенку, что она не настоящая мама, Инна вполне справлялась со своей ролью».
Выронила листок из рук, закрыла глаза, стараясь выровнять дыхание, но не получалось. Это какой-то шок. Самый настоящий шок. Оказывается, моя мать не моя мать.
Что за дешевое индийское кино и чертова «Санта-Барбара»? Почему нельзя было сказать ребенку правду? Мне было почти одиннадцать лет. Я могла все понять уже тогда.
Можно, конечно, было догадаться и самой, что Инна не испытывает ко мне нежных и трепетных чувств. А ее поступок — обвинение ребенка в гибели мужа — отвратителен. Да, она любила отца, я не спорю. Но нашла единственный выход своему горю, выместив боль на маленькой девчонке, которая сама нуждалась в поддержке. Так легче, я понимаю.
Ну, это значит, что Дмитрий Горн — мой отчим чисто формально, а его жена — не биологическая мать, значит, они все мне чужие люди? Но какая бы Инна ни была мать, родная или нет, я не желала ей зла.
Не стала дочитывать письмо отца, сложила все обратно в книгу, прижала к себе, спустилась. Времени уже было второй час ночи, в коридоре тихо. Может быть, мне лишь показалось, но из правого крыла доносились голоса. Это мог быть кто угодно: Антоша, Горн снова ругается с женой.
Не стала придавать этому значения, ушла к себе, умылась, сняла толстовку и легла на кровать, накрылась одеялом, снова прижала к груди книгу и сама не заметила, как провалилась в сон.