Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие
Шрифт:
Я был знаком с Лионом и встретился с ним впервые именно у отца Александра, в Семхозе (кажется, на дне рождения отца), а потом встречался там с ним еще несколько раз. Отец относился к Лиону очень хорошо, ценя его добродушный юмор, и я принял его приглашение с удовольствием.
Быстро выяснилось, что аудитория не знает об отце почти ничего или вообще ничего. Вопросы были самые примитивные (впрочем, понятные): как он пришел к вере, когда стал священником, как понимать такое-то место в Библии и т. п. Каждый из нас, сидящих за отдельным столом, отвечал на эти вопросы по очереди, а затем и по собственному желанию. Некоторые вопросы были достаточно бестактными,
Время шло, разговор был тусклый, необязательный, ничего существенного об отце не было сказано. На мой взгляд, передача проваливалась. Наконец, когда до конца осталось минут 10–12, я (в какой-то степени неожиданно для себя) взорвался. Не дав Измайлову обратиться к аудитории с очередным призывом задавать вопросы, я заговорил с напором и вне всякой очереди.
Насколько помню, сказал я приблизительно следующее.
«Главное остается за кадром. Кем был отец Александр? Почему к нему приковано такое внимание? За что его убили? Ничего этого не было сказано. Если говорить очень обобщенно, то надо сказать, что отец Александр — это учитель жизни. Мало того, он пророк, святой и апостол нашего времени, апостол XX века. Это ответственные слова, я понимаю, поэтому напомню вам их значение. Святой — тот, кто безраздельно посвятил себя Богу, служению Богу и людям. Пророк — тот, кто возвещает Божественную волю, Божественную истину, кто учит о тайне исторического процесса, кто разрушает языческое отношение к религии. Апостол — тот, кто послан в мир для исполнения определенной миссии. Миссией отца Александра было — евангелизировать полуязыческую страну, какой является Россия, вернуть ее к христианству — не к мертвому ритуалу, а к живому духу христианства. Именно за это — за веру, за чистоту и святость своей жизни, за проповедь Христа — он был убит. В подготовке этого преступления участвовали разные силы, в том числе некоторые иерархи Русской Православной Церкви. Расчет убийц состоял в том, что устранение отца Александра прервет его миссию, перечеркнет ее. Этого не произошло. Со святыми и апостолами всё происходит по–иному: они действуют и после своей физической смерти. Отец Александр был и остается духовным лидером нашей страны. Это еще не осознано, но дела это не меняет. Он — учитель, духовный наставник России».
Мои слова вызвали злобную реакцию одного из слушателей, пытавшегося осудить отца с позиций национал–православия. Но главное уже было сказано, времени на полемику не оставалось, и я ответил этому человеку достаточно резко. Позднее Измайлов подарил мне свою книгу, в которой, несмотря на ее странноватое название («Вася, шашлык!») были воспоминания об отце Александре, написанные живо, тепло и просто. Там Лион вспоминает и этот вечер, говоря, что никогда еще он не получал столько благодарностей за передачу.
Потом я узнал, что митрополит Ювеналий тоже смотрел эту передачу и почему-то принял мои слова на свой счет. Как раз его я вовсе не имел в виду, говоря о некоторых иерархах, но он был очень расстроен и даже сказал (как мне передали): «Что же мне, больше не ездить в Новую Деревню?» И действительно, он пропустил очередной
Я выступал на этой передаче как свидетель. Свидетель говорит правду, которая ему известна. А правда в том, что нам было явлено чудо — чудо веры, чудо любви. На одной из лекций отец сказал: «Открытая система, где дышится легко, — это система, поставившая во главу угла любовь». Вот сам отец Александр и был такой открытой системой.
Моя связь с ним никогда не прерывалась. И после его смерти — тоже. После смерти — в особенности.
Он был универсальным, полифоническим человеком. Его творческая энергия, подобно разбегающимся галактикам, создавала еще не бывшее, приносила его в мир.
Отец Александр — как артезианский колодец: чем больше черпаешь из него, тем больше прибывает воды, тем она чище и вкуснее. Его изречения — россыпи мудрости и красоты. Его книги еще по–настоящему не прочитаны. К ним надо возвращаться снова и снова.
Чтобы возродиться стране, ей надо духовно воспрянуть. И подвигнуть ее на это могут святые и пророки.
Я давно убедился: не принимает отца Александра тот, кто не принимает Христа. Он продолжил дело Христа на земле. Волны ненависти разобьются об этот камень: победить Христа невозможно.
В 1994 г. мы с женой были в Париже. Жили в Латинском квартале, недалеко от Люксембургского сада и иногда туда захаживали. Но как-то так получалось, что мы не доходили до конца, во всяком случае — до всех его уголков. И вот однажды, войдя в сад, мы несколько изменили привычный маршрут — пошли вправо и углубились в какие-то заросшие аллеи. И вдруг меня как током ударило: сверху, из глубины листвы, на меня смотрел отец Александр…
Когда я пригляделся, то увидел, что это его бюст — волосы, правда, были уложены чуть по–другому, но это было его лицо, его взгляд, только немного отрешенный, мудрый и спокойный. Это была встреча. Я прочел надпись: «Поэт Фабри Викер». Я не слышал о таком. Сколько же он прожил? 55 лет! Он умер в 1900–м. Перевоплощение?..
Когда я второй раз попал в Париж, я снова пошел в Люксембургский сад, уже зная, куда идти. И снова увидел его лицо.
IV
Капустники
Ко дню рождения, а иногда ко дню ангела отца Александра (12 сентября) я писал нечто вроде капустника. Это были то пародии на газетные заметки или радиопередачи, то поздравительные «телеграммы» и «послания» от государственных и иных деятелей, то еще что-нибудь. Всегда это было связано с самим отцом, с какими-то событиями в жизни страны, Церкви или новодеревенского прихода.
Вечером дома у отца в Семхозе, за праздничным столом, я читал свое изделие ему и его гостям. Сам владевший острым словом в высочайшей степени, он смеялся и радовался, как ребенок. Когда я проделал свой опыт в первый раз и прочитал так называемые телеграммы, отпечатанные для пущей достоверности на телеграфных бланках, а затем вручил их ему, он с удивительным простодушием в первый момент подумал, что эти «телеграммы» — настоящие. Он сам мне об этом сказал, и его признание даже как-то кольнуло меня: в этой доверчивости было что-то детское, беззащитное.