Отморозки
Шрифт:
Как и сообщали местные, войск в Ковно оказалось совсем немного. Пулемётная команда, любезно поделившаяся своим вооружением, полевые мастерские, занимавшиеся переделкой Максимов с русского патрона под немецкий, охранный батальон, и два эскадрона драгун - вот, собственно, и все.
Кроме упомянутого батальона охраны штаба, всех остальных захватили 'со спущенными штанами'. Никакого сопротивления за исключением десятка-другого одиночных выстрелов, оказать никто не успел, а, в основном, даже и не пытался. Пленных немцев согнали в костел, где и оставили под охраной Крастыня
Горы штабной документации немецкой армии даже не просматривая паковали в мешки, собираясь вывезти если не всё, то как можно больше. Глядя на растущие кучи имущества, командиры хватались за голову, но ведь всё это было нужно, или могло пригодиться в ближайшем времени!
Например, трофейное обмундирование солдаты уже примеряли взамен изорванного в боях, и в срочном темпе перешивали погоны. Очень уж не хотелось нижним чинам 'бригады' объясняться с грозным 'атаманом' Борисом Владимировичем. Тот за оторванную пуговку так взгреет, что дым пойдет, а уж про порванный мундир - говорить нечего. Так же удалось сменить сапоги, тем, у кого они были не в порядке, а патронов вообще раздали столько, сколько смогли унести.
Анненков рассматривал трофейную карту, и задумчиво напевая 'Не думай о секундах свысока...' пытался построить маршрут возвращения к своим. Пошалили они в тылах предостаточно, и кроме того, требовалось срочно доставить Гинденбурга и Людендорфа в ставку Главнокомандующего. Но дистанция в шестьсот километров никак не проходилась смешанным конно-пешим составом отягощённым обозом за сколь-нибудь внятное время.
Рядом с индифферентным выражением лица сидел Львов, следя словно кот за движениями линейки и карандаша.
– А почему ты не хочешь поехать на поезде?
– Да боюсь, билеты нам не продадут, - машинально ответил Анненков, и в упор посмотрел на товарища.
– Это ты вот что сейчас сказал? Поезд?
– Ну, да, - на голубом глазу подтвердил Львов.
– Наберём вагонов по станции, воткнём пару паровозов на каждый...
– Поставим на платформы пушки и пулемёты...
– подхватил мысль Анненков.
– Блиндируем остальные...
– Даже этого не нужно, - штабс-капитан вздохнул.
– Там на запасных путях есть вагоны для особо тяжелых грузов. Они полностью стальные. Видать, щебенку привезли, балласт там или ещё что. Там в один вагон как раз пара пулемётов входит, а то и все четыре. А стенки там то-олстые...
– И пару листов к паровозу сваркой прихватить.
– Есаул задумчиво стукнул карандашом.
– Плазменной?
– уточнил Львов.
– Или думаешь здесь есть лазерная?
– Что вообще никак?
– Глаза у Анненкова округлились.
– От бл.. каменный век. Им ещё и сварку изобретать?
– Изобрели её конечно. Но вот в депо паровозных её ещё долго не будет. И кстати, там, на боковых путях грузили госпиталь наш.
– Какой-такой наш госпиталь?
– опешил есаул.
– А такой-такой, - штабс-капитан усмехнулся.
– Захватили где-то немчики полевой госпиталь. Ну, раненых в плен сдали, а докторов, и персонал, так как они хоть и в военной форме но некомбатанты,
– Ты?..
– Да, - Львов кивнул.
– Всех наших раненых уже сплавил к ним, и озадачил оказанием первой помощи.
– И чего сидим, чего ждём?
– риторически спросил Анненков заправляя гимнастёрку, и цепляя шашку.
– Давай скачками, бронесилами заниматься, марш! Нас бравые фрицы уже наверняка собираются поджарить на медленном огне. Ты шашлык любишь?
– С собой в виде главного блюда? Откажусь, пожалуй, - Львов быстро собрался и выйдя из дома где временно расположился штаб, крикнул ординарцу.
– Василий Иваныч! Прикажи собирать имущество и сам собирайся: им, мы переезжаем в депо на станцию.
На станцию войска входили, горланя новую песню, разученную солдатами.
Зелёною весной под старою сосной
С любимою Ванюша прощается,
Кольчугой он звенит и нежно говорит:
'Не плачь, не плачь, Маруся-красавица'.
Маруся молчит и слёзы льёт,
От грусти болит душа её.
Кап-кап-кап, из ясных глаз Маруси
Капают слёзы на копье.
Кап-кап-кап, из ясных глаз Маруси
Капают горькие,
Капают, кап-кап,
Капают прямо на копьё.
Приехавший чуть раньше Анненков с улыбкой смотрел на подтянутых и накормленных солдат, с начищенными сапогами и новенькими винтовками, а рядом суетились врачи из полевого госпиталя, перегружавшие своё небогатое имущество - тороватые немцы забрали у них и лекарства, и хирургические инструменты, и даже перевязочный материал!
– из теплушек, выделенных им германским командованием в классные вагоны, среди которых имелся один, переоборудованный в операционную! Все это богатство планировалось разместить во втором составе.
Едва не сбив его, из состава вылетела хорошенькая девушка в униформе сестры милосердия, и едва не плача, смотрела на проходивших мимо солдат, крепко сжимая кулачки.
Пожилой мужчина в форме полковника подошёл к ней и достав из кармана салфетку протянул девушке.
– Ну, что же вы, голубушка.
– Всё уже хорошо. Скоро будете дома. матушка ваша уже, наверное, все глаза проглядела...
– Вы не понимаете, Константин Яковлевич, - Девушка всхлипнула.
– Эта песня... она...
Анненков резко развернулся и посмотрел в глаза медсестре.
– Что, знакомый текст?
Александра Хаке, сестра милосердия госпиталя четвёртой армии, стояла не в силах отвести взгляд от красавца - есаула, сжавшись словно кошка перед броском, а наблюдавший эту странную метаморфозу начальник госпиталя, никак не мог понять, почему милейшая Александра, выпускница Московских медицинских курсов, так странно отреагировала на неплохую, но всё же явно строевую песню, распеваемую солдатами, и вот теперь словно готовится вцепиться когтями в лицо этого есаула.