Отпускай
Шрифт:
Ломай. Отпускай.
Ливень шумел. Ветер пронизывал насквозь вымокший сарафан, который прилипал к худому телу. Волосы сосульками падали с обеих сторон от лица, болезненно-красные щеки блестели во вспышках молний. Пальцы на ногах настолько замерли, что побелели и, практически, не ощущались.
Сзади послышались громкие, звенящие шаги. Фастер нервно обернулась, и тут же раскрыла глаза. Попыталась сглотнуть ком. Тут же подкосились ноги, задрожали напряженные ладони.
В двадцати метрах от неё стоял высокий, темный силуэт. Такой же мокрый, сжимал в
* * *
Нейт уставился на пустую полку для обуви и медленно поднял брови. Буквально десять минут назад туфли были тут.
А, собственно, почему они вообще тут были? Эммы в это время не должно быть дома, она уже несколько часов обязана быть в зале. На лбу выступал холодный пот. Что-то заставило её задержаться. Что именно? Ссора с Бел? По телефону Кин несла нечто странное, возможно, те слова тоже были ложью. Разве в характере Эммы заявлять что-то в духе: «он тебя вышвырнет»? Даже в минуты сильной злобы… Нейту казалось, что нет. Вряд ли она могла такое сказать, шанс ничтожный. Скорее всего, ложь.
Фастер могла бы задержаться, если бы собирала вещи. Если бы, узнав, что Белита беременна, решила бы бросить все. Уйти в никуда. Чаша, вероятно, переполнилась.
Штайнер остервенело натягивал ботинки на ноги, шнурки выскальзывали из рук. Десять минут — мелочь. Как далеко она могла уйти за десять минут на своих-то ногах? Вряд ли далеко. Особенно если что-то с собой брала.
Только куда она могла пойти?
Вероятнее всего, к своим «друзьям» из больницы. Куда еще? К раздражающему доктору-«экстрасенсу». От злости Нейтан сжал кулаки, но тут же их разжал. Его вина, что она к нему ходит. Что улыбается ему. Его вина, что все это вообще произошло, что она трепала нервы. Что похудела на пять килограмм. Что отказывалась от еды, отталкивала, и одиночество предпочитала ему.
Все вываливалось из рук. Мужчина с пренебрежением бросил на полку у входа несколько крупных купюр для Бел. С лихвой хватит на несколько ночей в отеле и такси, потом можно будет кинуть перевод. Сейчас Штайнеру не до обмена любезностями, и не до жарких, в плохом смысле, проводов. Разойтись, не видя лиц друг друга, будет правильнее всего для её беременности.
Он схватил зонт и, не думая, вылетел из дома. Пульс непрерывно стучал в висках, моментально намокал льняной пиджак вместе с рубашкой. Глаза носились по мокрой улице, иногда лужи усеивались бликами от внезапных всполохов света. Все внутри сжималось. Простынет же. Простынет, со своим слабым здоровьем, ужасным иммунитетом. А он, как обычно, будет лечить. Менять компрессы, не спать ночами, замерять температуру. Поить бульоном, греть, носить в уборную.
Однако, мысли о заботе теперь вызывали еще и отвратительное вожделение. Нейт будет рядом. Всегда. Навеки.
Он то бежал, то останавливался, то вновь бежал. Смотрел сквозь ливень, прищуривался, сжимал в руках пресловутый зонт. Ему ничего не будет от такой пробежки, Штайнер крайне мало жаловался на здоровье. Она не сможет далеко уйти, не сможет, из-за грозы даже такси вызвать. Она где-то здесь, он словно чувствовал её присутствие. Чувствовал
Взгляд наткнулся на бледный силуэт в белом сарафане. Девушка медленно обернулась, с печальным отчуждением глядя сквозь дождь. Шумно выдохнула, словно была готова шарахнуться, но вовремя спохватилась. Отошла на пару шагов назад.
Нейт с ног до головы осмотрел знакомую фигуру. Иногда раздавались странные звуки, словно Фастер хлюпала носом. Казалось, она едва стояла на ногах, пошатывалась, но все равно стискивала в кулачках свои пакеты.
Мужчина жутко уставился на босые ноги и тихо спросил:
— Эмма, почему ты без обуви? Мы… мы идем домой. Сейчас.
Она что-то ответила, но осипший голос смывал дождь. Слова растворялись в ливне. Девушка сдвинула брови и попятилась, нервно озираясь вокруг. Ни одного человека. Ни одного в эту чудовищно сильную грозу. Только один, жутким, темным силуэтом стоящий посреди мокрого тротуара.
— Все будет хорошо. Мы просто вернемся домой, тебе нужно срочно согреться и выпить чай. Эмма, мы идем домой. — Мужчина начал подступать. Ветер трепал длинные, мокрые волосы. — Ты что, боишься меня? Все будет хорошо. Дома никого не будет, кроме нас. Никого, только ты и я. Вместе. В нашем с тобой доме. — Интонация резонировала со звонкими каплями.
Фастер продолжала пятиться, со страхом глядя перед собой. Ей явно тяжело давалось дыхание, от напряжения краснела шея. Дрожали слипшиеся ресницы. В ту же секунду девушка развернулась и, не помня себя, ринулась прочь. Босые ноги зазвенели по лужам.
Штайнер ошарашенно смотрел ей вслед, но мужское лицо тут же исказил странный, жуткий оскал. Казалось, ему было больно на это смотреть. Больно, злостно, невыносимо.
— Я что, такой страшный? — Так же тихо спросил он. — Ты настолько не хочешь меня видеть?
Он быстро пошел следом, всматриваясь в ноги убегающей девушки. Это что, кровь? Она в своем уме ходить так? Может быть заражение.
Пробежав несколько десятков метров колени подкосились, и Фастер, со всего размаха упала на сырой, холодный асфальт. Вновь послышался всплеск. Пакеты рухнули рядом, а туфли разлетелись в стороны. Она пыталась оглядываться, разрознено смотрела вокруг, тянулась рукой к одному из пакетов. Ладони дрожали, тело бил тяжелый тремор.
— Эмма. — Вновь послышалось сзади, практически над ухом, и её словно пробило током.
Он не отпустит. Не услышит. Не поймет. Он — такой, какой есть, и он пришел за ней. Пришел, что-то тяжелое пряча под маской родительской заботы.
— Нейт, прошу, у тебя семья. Хватит меня мучить. Хватит рвать мне душу. Умоляю. — Одними губами повторяла она, хотя знала — он не слышит. Или слышит что-то свое, как и всегда. — Я тебя отпустила. Теперь твоя очередь. — Голос срывался, перед глазами все плыло. Адски болело горло.
Он присел рядом, опираясь коленом на мокрый шершавый асфальт. Радужная оболочка жутко поблескивала во всполохах молний, а от грома по спине у Фастер расползались мурашки страха. Она почувствовала, как он взял её горячими ладонями за лицо, рефлекторно зажмурилась и попыталась отвести голову в сторону, однако, не получалось.