Отпускай
Шрифт:
Стал её первым мужчиной.
Нейт перевернулся на другой бок. Пытался вспомнить хоть что-то, уловить хотя бы кусочек этих воспоминаний, хотя бы ассоциативный образ. Она обнимала его. Что-то продолжала говорить, так тихо, что он почти не слышал. Утыкалась в него носом. Кажется, говорила, что любит его.
Сейчас от этих мыслей подводило живот. Она говорила ему... такие слова.
И даже воспоминаний практически не осталось. Потому что он думал в этот момент не о ней. Даже воспоминаний не осталось, хотя этими воспоминаниями он надеялся хотя бы немного заесть
Теперь было сложно представить, чтобы она снова захотела его обнять.
Если бы он мог вернуться в тот день. Тот самый день, когда она впервые стояла перед ним, и смотрела так. Дрожащими руками расстегивала пуговки на хлопковой рубашке, снимала юбку. Нервно сглатывала, и отводила взгляд, а на красном лице выступал тот самый, больной румянец. Если бы мог вернутся... ему казалось, у него самого бы тряслись руки. Голая Эмма. Голая Эмма, и вся для него. Сам бы нервно сглатывал, и едва бы контролировал кислородное голодание.
Попытался бы сделать её самой счастливой. Чтобы она ни за что не пожалела, что выбрала его. Попытался бы запомнить все в мельчайших деталях: то, как дрожали бы ресницы, как краснели бы губы, как подгибались бы пальцы ног. Целовал бы везде, где бы она только позволила. Делал бы так приятно, как только мог.
Чтобы стать самым лучшим. Оправдывать определение, которым она его называла.
Кровать казалась как никогда холодной. Балдахин раскачивал легкий сквозняк. Нейт тяжело поднялся, и вытер рукавом рубашки мокрые глаза. Медленно подошел, и закрыл окно. Завтра рано на работу. Очень рано, но ему не спалось. Внутри все щемило и болело, а иногда накатывал такой адреналин, что хотелось носиться из стороны в сторону. Сквозь тьму мужчина прищурился, и посмотрел на часы — десять. Может, не так уж и поздно...
Потому что хотелось её увидеть. Страсть как хотелось, ему казалось, если он не увидит, то не уснет до рассвета.
Молодой человек стремглав вышел из спальни, и тут же направился вниз по лестнице. Глаза беспорядочно носились по мебели, ступенькам, дверным косякам. Оказавшись на кухне, он резко открыл один из ящиков, достал оттуда довольно дорогую, небольшую пачку. Рваными, нервными движениями начал перекладывать из пачки печенье на тарелку, чтобы не поломалось. Тяжело выдохнул, и посмотрел на милые, сдобные фигурки.
Подниматься с ними назад было куда сложнее, чем спускаться, и совсем не из-за тарелки. Мужчина сжимал зубы, и обреченно таращился вниз. Ему казалось, что он краснел. Чувствовал это, но тут же тяжело вздыхал. Нервничал, и ничего не мог с этим сделать.
Вновь темный коридор. Невесомыми шагами он подошел, и несколько раз постучал по знакомой светлой двери. Быть может, она еще не спит. Быть может...
Холодной рукой коснулся ручки двери, и нажал её. Неловко заглянул, а затем вошел внутрь.
Сердце тяжело гремело в ушах, а внутренности сбивались в ком.
При тусклом
— Добрый вечер. — Нейт стал искать глазами, куда присесть. Затем увидел, что на остатке дивана ничего не лежит, и невольно улыбнулся. Чуть-чуть. Вновь что-то отдалось внутри, потому что он мог сидеть рядом. Вплотную. Мужчина прикрыл глаза, и присел, затем тихо продолжил. — Я был на кухне, и... в общем... я принес печенье. Хочешь печенье? Могу погреть к нему молока, или заварить чай. Что скажешь?
— А, ну... — Эмма продолжала недоуменно поднимать брови, затем озадаченно посмотрела на часы. — Чего это ты? Уже поздно, я думала ты ушел отдыхать.
— Нет, я был на кухне. — Он начал сжимать челюсти, но совсем не из раздражения. От нервов. — Увидел, и захотел... тебя угостить. Возьми, они вкусные, ты не пожалеешь. Хоть одну возьми.
— Ну... — Она напряглась. Штайнер вел себя странно. Даже более странно, чем обычно. — Ладно, если ты хочешь... попробую. — Фастер осторожно взяла печенье, и при свете стало заметно, что то был улыбающийся мишка. Она потупила глаза. Чуть откусила, и принялась рассеяно жевать.
— Вкусно? — Нейт с надеждой поднял взгляд. — Я как увидел в магазине... тут же подумал, что тебе могут понравится. — Он подсел ближе. — Как ты себя чувствуешь?
— Нормально. — Эмма выдохнула, и рефлекторно отсела чуть дальше. Мужчина это почувствовал, и опустил глаза. Нарочитая улыбка начала сползать с лица. — Просто ты выглядела усталой. Тебе точно не стало хуже? Я подумал... может, ты захочешь перекусить чем-нибудь вкусным. А хочешь. — Он осторожно поставил тарелку на тумбу, и опустил руки. — Хочешь я сделаю тебе массаж? — Голос становился тише.
— Нет, спасибо, я правда в порядке. — Она неловко пожала плечами.
Штайнер помрачнел. Больше сейчас ему было нечего предложить. Стоило кивнуть, пожелать спокойной ночи и уйти, однако, он не двигался с места. Так и сидел, молчал, и смотрел в пол. Эмма. Он даже чувствовал здесь, как она пахла. Нежно, и едва уловимо. Поджимала под себя замершие перебинтованные ножки, которые хотелось согреть.
От тяжелых, подавленных чувств темнело в глазах. Он чувствовал чудовищное напряжение, и ничего не мог с ним сделать. Напряжение, от которого хотелось придвинуться ближе, даже если она отодвигалась. Однажды диван закончится.
— Я не хочу уходить. — Тихо, и как-то странно сказал молодой человек.
— Что? — Фастер непонимающе вскинула брови, затем тут же их опускала. Пальцы сильнее сжимали книгу.
— Давай поговорим. — На лицо упала темная тень, и несколько прядей волос закрыли глаза.
— О чем? — Эмма выдохнула. Странная тревога захватила тело, и девушка нервно косилась на своего сожителя. Вряд ли мужчина хотел обсудить отъезд или беременность Бел, ведь с пренебрежением обрывал любые темы о ней. — У тебя... что-то произошло?