Отпускай

Сурмина Ольга

«Мы не будем вместе, Нейт» — одними губами, смаргивая слезы сказала Эмма. «Мне жаль, но мы не будем».

«Ты свободен».

* * *

Он уходит на работу каждое утро, и возвращается домой каждую ночь.

Иногда Фастер вздрагивала, когда слышала хлопок двери внизу, но после судорожно выдыхала. Жар не сходил, легче не становилось. Тело ломило, ощущалось, словно его взбили в блендере, а затем вылепили из получившейся массы форму человека.

Он больше не лез. Практически. Все равно пристраивался рядом, гладил по голове, приносил лекарства и еду. Хотя бы от этого девушке было легче, она прекращала ежиться и бояться, что Штайнер предложит ей секс по дружбе, или вроде того.

Не воспринимал как женщину, но любил, и спал с ней. Что это за ересь? Какая из составляющих — ложь, или подмена понятий? Фастер не знала, и не хотела думать об этом, слишком больно. Какая разница? Белиту он тоже, вроде как, любил. А потом, внезапно, нет. А потом, может, опять внезапно полюбит. Однажды Нейт перестал быть для Эммы предсказуемым, он вел себя как зомби, как маньяк или наркоман, которого лишили дозы. Жуткий человек в сумерках с лиловыми глазами, таким она его видела. Начала бы заикаться, если бы он не улыбался, не отворачивался с неловким взглядом, и не пытался помочь.

Потом обязательно говорил «я люблю тебя», целовал в лоб, и смотрел. Просто, с надеждой, смотрел, словно ждал чего-то, или же просто тянул время, чтобы не уходить. Почему он не хотел уходить? Фастер казалось, что Штайнер чувствовал себя ужасно разрозненно, холодно и одиноко. Еще казалось, что он сам не знал, что нес, и просто искал поддержки.

Ей хотелось так думать. Другие варианты пугали, ставили в тупик, вызывали непонимание, страх.

Она не могла понять, что он хочет. Что ему нужно, не могла понять, какие он строит планы на будущее, и строит ли. От мысли, что Нейт навеки хочет оставить все, как есть, по спине шла нервная дрожь. Говорит, что не любит больше никого. Что имеет ввиду? Что хочет жить с другом-сестрой до конца своих дней? Сколько тогда Белит будет еще в их жизни, если он то любит, то нет, то опять любит? Фастер сворачивалась под одеялом в клубок, и закрывала глаза. Не важно, сколько у него будет еще женщин, он свободен. Главное, чтобы не перед её носом. Главное, чтобы не слышать от них, что она тут никто, недочеловек и ничтожество. Партии умниц и красавиц хотелось засунуть подальше от себя, а себя хотелось засунуть подальше от этого дома.

Его дом. Только его.

Внизу послышался хлопок входной двери, отчего Эмма рефлекторно вздрогнула. Он всегда возвращался к ночи, даже если в разное время. Угрюмо поднимался по лестнице, заходил к ней и что-нибудь с собой нес. Сладости, маленькие милые игрушки, которые просто ставил рядом, садился. Спрашивал, как самочувствие, мерил температуру, попутно рассказывая какие-то случаи с работы.

И вот снова его шаги за дверью. Шелест этих шагов пробирал, и Фастер не могла объяснить, почему. Сами собой вздрагивали руки. Вновь темный силуэт в дверном проеме, и тихий голос.

Раздался хруст пакета. Его тотчас сменил сладкий, ни с чем несравнимый запах. Молодой человек медленно приблизился, и этот аромат тут же перебил тяжелый запах алкоголя. Вновь по спине пополз холодок.

— Мой конвертик со сгущенкой. — Тихо сказал он, скалясь, безумным взглядом глядя перед собой. — Сейчас съем тебя. — Нейт присел у неё в ногах, оперся руками на узкий диван, и медленно пополз наверх, нависая над девушкой. — Я так соскучился. — Он продолжал приближаться. — Очень скучал. Иди сюда ко мне. — Мужчина поднял взгляд, и безумная улыбка медленно сползала с лица.

Штайнер видел в её влажных глазах свое отражение. А еще видел страх, шок, и желание только куда-нибудь деться. Он никогда не напивался до этого, никогда. И это пугало больную девушку до дрожи в коленях. Пугало сильнее, чем любой его вид в последнее время.

— Почему ты так смотришь? — Тихо спросил Нейт. — Я же... я не наврежу.

— Ты пьян. — С дрожью в голосе ответила та. — Пьян…

— Совсем немного, я же в здравом уме, все хорошо. — Он с грустью смотрел ей в глаза. Казалось, его ум был сейчас совсем

не здравым. — Почему... почему ты продолжаешь так смотреть? Это же я. Твой Нейт. Почему ты смотришь на меня как на чужого человека, словно я могу тебе сделать больно сейчас? — Он взял её руку, поднес ближе и положил себе на грудь. — Я буду делать только приятно. Тебе будет хорошо. Сейчас... тебе будет хорошо. — В ту же секунду Штайнер схватил её за лицо и подался вперед. Коснулся прохладными губами горячей больной кожи, стал импульсивно целовать. Эмма с шоком и тихим стоном раскрыла глаза, схватила мужчину за запястья, однако тот чуть отпрянул и, тяжело дыша, продолжил. — Не отталкивай меня. Если ты не хочешь, я даже не буду раздеваться. Я просто сделаю приятно... и все. — Нейт прижимался, и сквозь брюки с одеялом девушка чувствовала, как тот упирался в её ногу плотным эрегированным членом. Пытался гладить, заглядывать в глаза.

Он снова лез. То, чего она боялась, снова происходило. Снова, словно они вдвоем ходили по кругу, без сил его разорвать. Она отталкивала, а он отталкивался. Затем медленно приближался, и лез снова. Раз за разом, без конца. Угрюмо таращился ей в лицо, поправлял одеяло, обещал сделать приятно. До очередной пощечины.

Она — не для него. В любом из вариантов. Давно пора это принять. Просто принять, и смириться, а не вести себя как ребенок. Раз за разом испытывать боль, и раз за разом надеяться на другой результат.

— Куда мне от тебя деться? — Дрожащим голосом спросила Фастер. — Почему тебе это… так нужно? Почему ты продолжаешь? Белиты нет, и больше не с кем, так?

— Эмма, я просто люблю тебя. — Взгляд снова становился безумным. — Тебе нравится думать, что это по какой-то другой причине, да? Нравится считать, что мне нужна поддержка, и что это пройдет? Мне не нужна гребанная поддержка, мне нужна ты. Никто не нужен, только ты. Что я могу сделать, чтобы это стало понятно?!

Темнело в глазах. Тошнило. Шок и непринятие сковывали тело. Это было то, что она боялась услышать. Боялась, откидывала этот вариант, как невозможный. Нереальный, нездоровый. Безумный.

— Нейт. — Хрипло начала Фастер, нервно сглатывая. — Ты хочешь… все вернуть? Хочешь как раньше между нами?

— Да. — Он поднял грустный взгляд. — Как раньше, только я буду тебя любить. Как женщину, а ни как друга.

— Нейт. — Голос дрожал. — Я не могу. Прости. — Горячие пальцы сжимали пододеяльник, слезы сыпались вниз, впитываясь в ткань. — Ты больше не мой.

Штайнер опустил глаза. Иногда вздрагивали уголки губ, словно он то ли пытался сдержать нездоровую, нервную улыбку, то ли позыв заплакать.

— Я понимаю. Понимаю, время. Просто нам нужно время. Тебе было очень больно, ты как-то смогла смириться, переступить через себя. Но это смирение больше не нужно. Пройдет время, и ты почувствуешь, что в безопасности. Что ничего такого, что случилось, не повториться. — Он опустил голову. — А пока что мы тебя подлечим. Только… не руби с плеча. Дай себе время все осознать, обдумать. Я подожду, все нормально. Помогу, буду рядом, как и всегда. Даже если ты от меня отказалась…

…я все еще принадлежу тебе. И буду принадлежать. Вечно.

* * *

«Я — твой. Я тебе принадлежу. От тебя зависит, больно мне или радостно. Только рядом с тобой я немного прихожу в норму, начинаю чувствовать спокойствие и счастье. Когда я слышу, как ты дышишь, то очень крепко сплю. Когда чувствую твой запах, вижу самые приятные на свете сны. Я не могу отпустить, ты слишком теплая. Все остальные люди холодные, склизкие, омерзительные. А ты... теплая, мягкая, с самым нежным, самым приятным запахом. Даже если я такой же склизкий, как все остальные, все равно не могу отпустить. И не смогу. Буду чувствовать вину за то, что я такой, но все равно буду держать за руку. Слишком хорошо.