Отпускай
Шрифт:
— А этого мало?
— Мое изменилось в лучшую сторону. — Меж бровей пролегла морщинка. — Я, как и раньше, души в тебе не чаю. Но я больше не смотрю на тебя, как на сестру.
— Понятно. — Эмма потерла холодной ладошкой щеку. — Не хочу обсуждать твое восприятие вторым кругом. Я просто не хочу сейчас никуда ехать. Прошу, просто забудь об этом.
Он едва заметно кивнул, чтобы не провоцировать конфликт.
Но он не забудет. Не примет, и не смирится. Как можно смирится с тем, что любимый человек не верит в искренность твоих чувств? Как можно это принять? Штайнер не понимал, но
— Как ты узнал, что я вышла из дома? — Фастер с подозрением прищурилась. — Ты был на работе.
— Просто совпадение. — Лицо исказила фальшивая, грустная улыбка. — Совпадение. Не думай.
* * *
«В какой из параллельных реальностей мы вместе, счастливы? В той, в которой ты не предавал меня? Но это невозможно, потому что без предательства ты не осознавал, кто я для тебя. Ты, как сам говорил, не видел во мне женщину. Без предательства была бы счастлива я, но не был бы счастлив ты. Если я кивну тебе сейчас, и позволю делать то, что хочешь… приму тебя к себе, ты будешь счастлив. А я буду при этом счастлива? Реальность, где мы вместе, счастливы, вообще существует?»
Провести тридцать дней вдвоем. Вдвоем. Вместе. Наедине.
Нейт ерзал на кухонном стуле, словно то был самый неудобный стул во всей вселенной. Ковырял вилкой собственный салат, и иногда поднимал глаза на Эмму, которая с такой же неохотой его разглядывала. Ни у кого не было аппетита, но есть надо. По крайней мере ей — точно. Иногда девушка покашливала, но тут же прикрывала рот рукой, словно слегка поперхнулась ужином. Словно… нет никакого кашля.
После стольких дней они вновь ужинали вдвоем. В мертвой, могильной тишине, и звуки секундных стрелок настенных часов походили на удары метронома из кабинета психолога. Электрический свет от лампы скользил по белым керамическим чашкам. Ветер за окном стих.
Штайнер не знал, как начать разговор. Уже «по умолчанию» ожидал отказ, но все равно хотел попробовать. Быть может, если обставить свою затею правильными словами — поможет.
Это казалось несбыточной, желанной сказкой. Спать, завтракать, гулять вместе. Он бы провожал на процедуры, был бы там с ней. А потом... носил бы на спине по соленой набережной, как когда-то давно в детском доме. Обходил бы все лавочки с сувенирами, покупал бы ей креветки, коктейли, мороженое. Сколько угодно. Затем возвращался бы с ней в отель. Ложился бы в мягкую, чистую кровать... и?
Дальше мужчина запинался. И. Он не мог выдавить из себя это «и». Дальше она посмотрит на него как на насильника, с тягостным отчуждением. Попытается лечь так, чтобы не касаться его. А он будет прижимать к себе, и говорить, что все в порядке. Что делает то, что делает... из любви. Что хочет поцеловать в шею, сжать в ладонях грудь, помассировать дрожащие колени... из любви. И болезненный стояк оттуда же. Можно же к этому отнестись... хотя бы с пониманием? Если без взаимности, или даже позволения, то хотя бы с пониманием?
...или нельзя?
Ей так сложно позволить поцеловать себя хотя бы в шею? Позволить на себя посмотреть? Обнять, прижать к себе, и не отталкивать при этом?
Ну
Штайнер вздохнул и наколол на вилку кусочек болгарского перца, который совсем не вызывал аппетита. Конвертов со сгущенкой опять не было в булочной, и мужчина подумывал сам испечь их. Будет больше начинки, они будут красивой формы и точно не подгорят с углов. Может, хотя бы выпечку Эмма будет есть вдоволь. Наберет вес — ну и пусть, его это не беспокоило, даже напротив. Простые углеводы усиливают аппетит. Начнет есть сладости, значит, все, потихоньку, начнет есть. Внешнее истощение Фастер вызывало у Нейта нервную дрожь. Словно она вот-вот высохнет и растает, как апрельский снег. Потеряет сознание и больше не очнется.
— Знаешь я... — Все же заговорил Штайнер. — Поразмыслил над тем, о чем мы с тобой говорили. — Он постоянно прикрывал глаза, и тихо бубнил себе под нос. — Ты... мы... никогда не были на море. Я много думал, и вот... забронировал нам путевки. — Он осекся. Понимал, что звучит слишком. Слишком… романтично. Нужно менять угол рекламы своей затеи. — Это ради твоего здоровья. Плавательное физио под надзором врачей, и море рядом. Соленый воздух, комплекс оздоровительных мероприятий. Очень полезно.
И номер на двоих. С двуспальной кроватью, о которой Штайнер, конечно, умолчит.
— Я не совсем поняла. — Эмма сдвинула брови. — Ты зовешь меня в санаторий?
— Ну... вроде того. — Он поднял грустный взгляд от пола. — Они специализируются на помощи с поддержанием тонуса мышц для больных дистрофией... там тебе станет намного лучше, и...
— Нейт. — Девушка тяжело вздохнула. — Я же сказала, что не очень хочу сейчас куда-либо ехать, и здесь у меня куча занятий по моей проблеме. — Она больше не называла это болезнью. Проблемой.
— Ты можешь вернуться, и уже потом продолжить свои занятия. А солнце... солнце еще никому не вредило. — Взгляд с каждой секундой становился все печальнее. Стало заметно, что мужчина сильно нервничал, прежде чем предложить.
— Нет. — Снова вздох. — Я не поеду, спасибо. Мне будет неуютно, и потом...
— Почему неуютно? — Тихо спросил он.
— Сложно объяснить. — Фастер сконфузилась, посмотрев в глаза своему сожителю. Действительно, почему?
Болгарский перец никому не лез в горло. На белых тарелках так и лежали два нетронутых, красивых салата.
* * *
Она с раздражением косилась на входную дверь. Нейт ушел на работу, ничего нового, и ей пора бы сесть за шитье, но… но. Эмма, сдвинув брови, поправляла куртку, надетую поверх бессменного белого сарафана, иронично смотрела на кеды. Они, казалось, стояли повсюду, словно Штайнер их рекламировал. Фастер внимательно огладывала все вокруг, но глаза не натыкались ни на какие странности.
Совпадение ли тот факт, что Штайнер прибежал в зал тут же, как только она вышла из дома? Повториться ли это снова? Опять позорится не хотелось. От мысли, что Нейта придется заслонять спиной и говорить: «он просто беспокоится, а со мной все нормально, правда», в горле рос ком стыда. Можно пару дней посидеть дома, раз даже доктор так сказал. Можно. Но провести эксперимент очень хотелось.