Отпусти мою душу на волю

Бухараев Равиль Раисович

* * *

Рука моя тянулась к посоху, —
что ж спозаранку
жизнь волоку, как лодку посуху,
за эту лямку?


И за свою неволю ратую,
не видя воли,
и волочу ее, проклятую,
крича от боли.


Спасибо – в этой муке волока
невыносимой
он машет мне рукою с облака,
небесный сын мой.


Мой сын, в ладье воздушной реющий,
в струе плывущий,
как прежде – мало что имеющий,
всё раздающий,


он

машет с облака летящего,
счастливый в сущем,
не сознавая настоящего,
живя в грядущем.


Затем, забыв о сне и голоде,
один в миру и
тяну я лямку, чтоб, о Господи,
сойти на струи,


доплыв туда с мечтами прежними
и ржанкой хлеба,
где навсегда сольются стрежнями
земля и небо.


Мой сын, небесный и витающий,
в лучах парящий,
в мирах обоих обитающий,
впередсмотрящий,


мне не доплыть к тебе по воздуху,
но не премину
тянуть, как раньше, лямку посуху
в твою стремнину.

9 февраля 2004

* * *

Когда вернусь в казанские снега,
мы разглядим друг друга в свете Бога,
и я пойму, о чем была туга,
и я пойму, зачем была дорога.


Мой мальчик, потерпи еще немного,
пока вернусь в казанские снега…


Мне кажется, я за двоих живу.


Мои глаза, промытые слезами,
еще не перестали быть глазами,
и уши слышат словно наяву
твой голос – в Лондоне или Казани:


мне кажется, я за двоих живу.


С московской фотографии смешной
ты указуешь путь назад – в начала
терзаний и предательств, мальчик мой.


Уже тогда в душе моей звучала
казанская метель и намечала
заснеженный и вьюжный путь домой…


Но где наш дом? Давно кружит пурга
по-над страной в развалах бурелома;
не различить ни друга, ни врага,
дорога, как и прежде, незнакома,


но знаю я – ты, слава Богу,
дома, – когда иду в казанские снега…


Отчизна, как всегда, едва видна.
Бог не нагрузит нас чужою ношей.


Твои надежды предала страна,
но грязь и кровь забелены порошей:
снега – они сияют, мой хороший.


Отчизна, как всегда, едва видна.


Теперь один я делаюсь старей.
Мне оклик твой с небес – порукой чести:


в ночи кромешной четче и острей
я слышу от тебя скупые вести;
но живы мы не порознь, а вместе,
пускай один я делаюсь старей.


Когда в душе вздымается пурга,
когда со всех

чужбин в святые дали
зовут меня казанские снега,


я знаю: как и ты, снесу едва ли
всю эту ложь, но сладко и в опале,
когда зовут казанские снега.


За неизбывный, нервный непокой,
несклад и небыль, невидаль и несыть
уже сполна заплачено тоской.


Былого не обмерить и не взвесить.
Устав чудить, мечтать и куролесить,
во сне твоих волос коснусь рукой.


Мой мальчик, потерпи еще чуть-чуть,
уже не так долга моя дорога.


Когда-нибудь, малыш, когда-нибудь
мы разглядим друг друга в свете Бога.


Все было – горе, счастье и тревога.


В казанские снега ложится путь.

12 декабря 2003

* * *

Озаренным гекзаметром я рассказал бы про это,
как ушел на заре, замышляя идти до заката…


Осязанье Казани подобно пути без возврата.
Осязанье Казани подобно любви без ответа.


Той любви, что не будет твоею, и зряшны потуги,
но ее же в душе не избыть, как щемящую долю:


на заре уязвленное сердце зазвало на волю —
на закате само запросилось на прежние крути.


Пожелало, поди ж ты, былых безнадежных терзаний,
снегопадов – огромными хлопьями в темную воду,


мандаринов душистых – по шарику к Новому году,
золотых пузырьков от ситро в послевкусьях Казани,


серебристой поземки и голубого морозца,
льдистых луж Закабанья в летучести банной теплыни,


косогоров Казанки в метелках замерзшей полыни,
озарений той памяти, иже уже не вернется.


На заре – за Вергилием,
на закате – за Хызром Ильясом[2]
кочевала душа, озираясь на зовы азана.


Снеги млечные лягут мне под ноги белым паласом.
Тишина безответная, словно любовь, несказанна.

23 декабря 2003 – 3 января 2004 года

* * *

Зряще меня в усталости,
в изнеможенье жил,
Боже, пошли мне радости,
хоть и не заслужил,


чтоб с головой повинной
вспомнил, что я живой,
прежде, чем стану глиной,
листьями и травой.


Боже, пошли мне радости
светлой и задарма,
чтобы, пугаясь праздности,
я не искал ярма,


чтоб, не смиряя взора,
помнил, что тщетна смерть:
и в небесах – опора,
и под ногами – твердь.

Лондон, октябрь – ноябрь 2005