Отпусти мою душу на волю

Бухараев Равиль Раисович

Но художнику милостью Божьей
чем отвечу помимо стиха?


У него за душою немного,
только чует он чувством шестым,
что ясней очертания Бога
на листе, что остался пустым.


Оттого-то и сам, все ничтожней
подчиняясь тому, что пишу,
о нечаянной милости Божьей
не для этого света прошу.

1992

МОСТ ВАТЕРЛОО

Овеяна перистым светом,
темнеет вода у моста.
Я рта не раскрыл бы об этом,
да

вновь доняла простота,


прельстив на мосту Ватерлоо,
глазами скользнув по реке,
нечаянно вымолвить слово
на странном уже языке…


Мне всякий язык нынче странен,
тем паче пречистая речь,
которою так об-иванен,
что сути почти не извлечь,


но – молвилась вдруг в одночасье,
как будто огням на воде
не высказать честного счастья
быть вечно никем и нигде…


За смутным простором – за тем, за
которым закат и туман,
во тьме начинается Темза,
а дальше – опять океан,


и чувствую в проблесках света,
летящих над темной волной,
что черная участь поэта
еще не натешилась мной…

1991

НАСТОЯЩИЕ СТИХИ ПРО ЛОНДОН

Совершенно незачем заговаривать зубы
тому, кто не видел, как мало в Темзе воды.
Меня занимают в Лондоне печные трубы
и маленькие сады.


Печные трубы предполагают наличье камина,
а это значит, можно вытянуть ноги к огню,
особенно, если погода невыносима,
но я ее не виню.


Сыро и холодно, в общем, совсем промозгло,
сеется морось, и ноги скользят.
Зато в саду по утрам бывает даже морозно,
если есть сад.


Если есть сад – остальное не имеет значенья,
потому что иней лежит на ветвях поутру,
производя нечто вроде свеченья
на задувающем с моря ветру.


В день зимнего равноденствия, между затменьями
луны и солнца в девяносто втором году
я никого не мучаю поэтическими откровеньями,
а просто по набережной иду.


Главное, чтобы сад и камин были данностью,
у меня же ничего этого нет,
и это неважно, ведь я уже не в ладах с реальностью,
иначе вместо этой действительности написал бы сонет…

1992

ЗАТИШЬЕ

…Слушай мощь тишины, если выдался повод и случай…
В одиноком единстве молчат небеса и река.
Потому я и жив, что бессмертная точность созвучий
как последнее счастье ко мне не являлась пока.


Как тебе объяснить – неужели же снова стихами,
что молчанье – спасенье? В высокой такой тишине
как иначе суметь между птицами и облаками
удержать

равновесье, внимая лишь Божьей струне…


Можно ветер узлом завязать – да напрасна морока,
не для этого силу дарует душе тишина.
Всем молчаньем любви говорю: до последнего срока
слушай мощь тишины, чтоб звучала лишь Божья струна.

1991

ЛИДЕ

Не напишу ничего, что прекраснее дерева.
Не начеркаю точней, чем лучистые ветки.
Времени было отмерено только до вечера.
Вечером лучше молчать или делать пометки.


Вечером лучше отречься от вечного сплина,
русской морочной хандры и татарской печали;
вечером лучше припомнить, как пахнет малина
в детской ладошке, вернее – как пахла вначале…


Вечером лучше зажечь – не свечу, так светильник:
щелк выключателем, и темнота отступила…
Вечером лучше поставить на утро будильник:
дом недостроен – все выше уходят стропила…


Друг мой, любовь моя, лучше молчать вечерами,
иначе мы не услышим, как дышит Василий:
я и забыл, что он вырос и больше не с нами,
слышу, как плачет, Господи Боже помилуй…


Вечер проходит в труде запоздалых радений.
Поздно, любимая, тьма подступает все туже…
Только успеть бы нам вымолить сна без видений
да пробужденья без слез, только б не было хуже…

1992

ОСЕНЬ В ЧАСТНЫХ ЛЕСАХ

Попривык к ежевичным оградам,
притерпелся к тому, что легко
проморгал всё, что делалось рядом,
оттого что смотрел далеко.


На чужой – частный чей-то валежник
с неба сеется Божья вода…
Ты уже никакой не мятежник,
да и не был ты им никогда.


В ежевичной английской пустыне
не примни, что живешь по уму.
Все прозрачней становится ныне
непричастность твоя ни к чему.


В частной чаще, где мокро и сыро,
вдоль по речке, слепой, как стекло,
все, что по сердцу было, – уплыло,
что пришлось по душе – уплыло.


Долгий спуск разрешенной тропинки,
все известно, что ждет вдалеке.
От пожухшей уже ежевики
жгучий привкус на языке.

1992

УЭЙ

Английская речка по имени Уэй,
невзрачно журча, притворяясь рекою,
лишь тем и созвучна такому покою,
что рифму дает для вечерних ветвей.


Давно уж мне русская рифма скушна.
Тоска настает от иной, неминучей.
Уж если повинен в свеченьях созвучий,
пускай станут проще: вина – тишина.