Отрава
Шрифт:
– Тебе кажется, что стена находится далеко?
– Где была, там и осталась.
– Где там?
– Прямо в конце тоннеля, – он фыркнул.
– Вот я знала одного мужчину...
– Ты же обещала, что не будешь...
– Нет, нет, это был просто друг. И он говорил, что Ад находится в Голландском тоннеле. Ад навсегда застрял в Голландском тоннеле.
– А где это – Голландский тоннель? – спросил Уиллис. – В Амстердаме?
– Нет, в Нью-Йорке. Он был из Нью-Йорка. Он мне читал стихи.
– По-голландски? – осведомился
– Да нет же, по-английски. Он сам написал эти стихи. Хочешь послушать?
– Нет, – Уиллис снова засмеялся.
– Все сверкало, когда тощие подлизы...
– Кто?!
– Тощие подлизы. Ну слушай-же! "Все сверкало, когда тощие подлизы сожгли кальсоны Гембела. А тетя Лиза бедная гуляла в парке Бэмболо. Но северные крысы сожрали тетю Лизу...
– Какие крысы?
– Северные.
– Это с Аляски, что ли?
– Наверное. Они ее съели.
– Кого?
– Тетю Лизу. Как там, в Мексике. А может быть, и во всем мире. Крысы эти.
– Мексике? Какой Мексике? О чем ты говоришь?
– Они съели бедную тетю Лизу. Настоящие людоведы.
– Ты хочешь сказать – людоеды.
– Ага, – засмеялась Мэрилин.
– А ты знаешь, что у тебя тут лежит молоток? – спросил Уиллис.
– Где?
– Вон на тумбочке.
– На какой тумбочке?
– На тумбочке возле кровати. Там стоит лампа, телефон и еще лежит молоток.
– Ах да, это мой молоток.
– Может быть, ты еще и плотничаешь? – спросил он и засмеялся.
– Это для защиты, – ответила она. – Лучшее оружие для женщины. Я собираюсь написать об этом статью.
– А у тебя есть разрешение на молоток? – спросил он, все еще смеясь. Казалось, он не может остановиться.
– Я говорю серьезно.
– Ты его носишь с собой или используешь только в помещении? – он уже просто давился от смеха.
– Женщина знает, как пользоваться молотком. Нет на свете женщины, которая хоть бы раз в жизни не брала в руки молоток – что-нибудь починить или забить. Она знает, как его схватить, знает, как его запустить, знает, как им пользоваться. Мне просто жаль того, кто когда-нибудь залезет ко мне и попытается на меня напасть. Вот в Мексике были люди, которые отбивались молотками от крыс.
– В Мексике?
– Ну да, там были крысы величиной с крокодила. Они бросались на людей, прямо в кровать, и пытались обгрызть им лица. Это были не крысы, а настоящие людоеды.
– Но людоеды едят только себе подобных, – заметил Уиллис.
– Очень правильная мысль, – засмеялась она. – Иди-ка сюда, съешь меня.
Они занимались любовью все воскресенье и ночью, лежа в объятиях друг друга, шепотом рассказывали о своих любимых цветах, любимых сортах мороженого, о любимых фильмах и телепрограммах и о любимых песнях – обо всем, что влюбленные считают необходимым сообщить о своих привязанностях и вкусах. Она сказала, что в песне «Луна над Вермонтом» нет ни одной рифмующейся строки...
– Ты ничего мне не говорила о тромбонисте.
– Господи, но не могу же я тебе рассказывать о каждой ерунде, о каждой встрече, которые были в моей жизни. Однако про рифмы – это точно. Вот попробуй, спой, – сказала она.
– Я не знаю слов, – сказал Уиллис. – Расскажи мне о тромбонисте.
– Зачем? Чтобы ты опять устроил скандал? Как в пятницу в парке?
– Никакого скандала я не устраивал. И сейчас не буду.
– Просто я его когда-то знала.
– Клиент?
– Да, клиент.
– Где?
– В Буэнос-Айресе.
– Латиноамериканец?
– Нет. Он был из Нового Орлеана.
– Ну правильно. Латиноамериканцы играют на гитарах, так ведь?
– Ну вот видишь, ты опять злишься.
– Ничего подобного.
– Знаешь что, давай-ка прямо сейчас кое-что выясним, – сказала она.
– Давай, – ответил он.
– Я раньше была проституткой. И об этом я никогда никому в этом городе не говорила, кроме тебя. Но если...
– Ты мне рассказала об этом только потому, что я сам все узнал, – сказал он. – От полицейских Хьюстона.
– Что бы там ни было, это так. Дай мне, пожалуйста, договорить.
– Ладно, ладно.
– И я хочу сказать вот что: если то, чем я когда-то занималась, каждый раз будет вырастать в проблему... понимаешь, я не могу следить за каждым своим словом или поступком, Хэл. Прости.
– Никто не просит тебя делать это.
– Нет, ты просишь. Да, я была проституткой. Но с этим покончено.
– Как я могу быть в этом уверен?
– О черт! Снова здорово! – она вылезла из кровати.
– Ты куда? – спросил он.
– Возьму еще один косячок.
– Нет, давай лучше поговорим. Ты сама хотела этого, так...
– Да пошел ты, я хочу еще травки.
– Мэрилин...
– Послушай, ты, – сказала она, прошлепав обратно к кровати, и встала перед ним, уперев кулаки в голые бедра. – Я больше не желаю, чтобы ты меня расспрашивал, друг он или клиент и что я с ним делала – трахалась, сосала или давала ему запихивать огурец себе в задницу' понял? Я делала все это и кое-что еще похлеще, и я хочу, чтобы между нами были такие отношения, которые устраивают меня...
– И что это за отношения?
– Честные. Откровенные. И если ты начнешь смеяться над этим словом, я стукну тебя молотком, ей-богу.
– Не скажу ни слова, – улыбнулся он. – Ужасно боюсь молотков.
– Ну, конечно, ты опять шутишь. Я говорю серьезно, а ты...
– Я тоже серьезно.
– Но ведь ты правда считаешь, что я продолжаю заниматься проституцией?
Он промолчал.
– И ты думаешь, что тот тромбонист был не много лет назад в Буэнос-Айресе, а на прошлой неделе, так?