Отражение в тебе

ИВАНКА

– Н-не хочу…

Пальцы протискиваются между покрывалом и пахом, безошибочно находят его возбуждённый член, сжимаются на стволе. Судорожный всхлип.

Жёстко и злорадно:

– Хочешь, не ври. Экий ты ненасытный – вроде уже запачкал сегодня одну постельку, а всё ещё не против.

И знакомое до судорог ощущение вдавливающегося внутрь члена. Медленно, садистски, чтобы дать почувствовать и вспомнить всё, что раз за разом пытался забыть весь прошлый месяц. Боль. Опустошающую, выматывающую, унизительную. Удовольствие. Опустошающее… выматывающее…

унизительное…

Толчок.

– Не зажимайся. Иначе я тебя ещё раз выпорю…

Яр выгнулся, попытался вывернуться, разорвать эту жуткую связь… А Матвей внутри словно ещё больше стал. Протолкался глубже, ещё и руками на себя вдавил – оставил на талии лунки ногтей.

Толчок.

Лёг сверху, прижался. Его дыхание пощекотало плечо. Но вместо поцелуя, в кожу впились зубы – как раз поверх багровеющего засоса.

– Ты мой!- зло прошипел Матвей.- Понял? И не смей трепыхаться, потому что ты – мой!..

Следующих два дня прошли как в бреду. Яр лежал на кровати и ни на что не реагировал. Поскуливающая в углу Барселона, плачущее дождевыми разводами окно, шелестящий от непогоды каштан, поднос с едой, принесённый утром Матвеем… Разве что сам Матвей. Стоило ему зайти в комнату, Яр съёживался и забивался под одеяло. Матвей отмалчивался, мрачный, как туча. Яр слышал, как он бахнул кулаком по зеркалу в прихожей, а потом грюкнул дверью и ушёл в «Кедр».

Той ночью к Яру вернулись кошмары. Он опять падал вниз, отчаянно стараясь взлететь или хотя бы просто не врезаться в землю. В спальню зашёл Матвей, его вопрос, что случилось, Яр проигнорировал, привычно сжавшись под одеялом. Следующей ночью он проснулся от собственного судорожного вздоха. И обнаружил сидящего у кровати брата – спиной к деревянной раме, в колени локтем рука упёрлась и поддерживает тяжёлую, уставшую за день, голову. Вяло пошевелился, стряхивая сон, но второй руки, грубо обвязанной бинтом – наверняка тогда об зеркало покалечил, – зажавшей ладонь близнеца, так и не открыл.

– Яр?..- Матвей открыл глаза, какое-то время всматривался в замершую на подушке голову. Яр даже зажмуриться побоялся, чтоб не выдать себя движением – так и лежал, во все глаза глядя на замершего перед ним человека – хорошо хоть тучи зашторили луну и в комнате достаточно темно.

– Ты спишь?

Понял Матвей или нет, что он проснулся? Лишь бы не нагнулся ближе, тогда точно не проведёшь – сердце колотиться как ненормальное.

Матвей осторожно потянулся к лицу, едва касаясь, провёл пальцами по щеке. Вздохнул.

– Ты опять дрожишь…

Притянул к себе руку и начал на неё дышать, согревая.

А Яр всё лежал и смотрел на этого странного, такого родного и далёкого ему человека.

Матвей напоминал ему большого беспризорного пса – такой же лохматый, недоверчивый… дикий. Точно так же хочет ласки и не знает, как её попросить. И сам не умеет ластиться. И рычит, если потянешься приласкать.

Губы мягко касаются пальцев, всех по очереди. Выдох. Матвей зарывается лицом в его ладонь. Долго он так сидеть

будет?

Странное смазанное чувство, словно во сне, когда пытаешься ухватиться за что-то, а оно ускользает перед самым носом, манит смутными знакомыми линиями. Сейчас Матвей был точно таким же – знакомый незнакомец. Может, потому что они близнецы, кажется, что ты действительно знаешь его всю жизнь. Линии лица знакомы до последней чёрточки: складка между дугами тёмных бровей, щекочущие кожу ресницы, длинные и густые, тёплые губы, постоянно обветренные, потому жёсткие, под левым глазом пуговка родинки.

И непривычно, но так знакомо:

– Ярик…

Тук-тук – сердце в груди. Тик-так – часы на стене.

Туктуктук-тук-тук… тук… тук…

А сон пришёл неожиданно – Яр и сам не заметил…

Проснулся он в обед. Тело ломило от долгого лежания и подживающих по всему телу рубцов.

Долго бездумно смотрел в затянутое хмарью небо за окном, потом поплёлся в ванную. Рассмотрел укус на плече. Другие увечья уже стали сходить – отёки спали, выцвели красные полосы на коже, но здесь Матвей грызанул до крови – никакие мази не помогут, шрам останется. Пометил, блин. Заклеймил.

Накинул рубашку и пошёл на кухню разогревать оставленный Матвеем завтрак.

В дверь позвонили.

– Ты что здесь делаешь?

На пороге стоял Сашка. Не совсем похожий на себя – слишком… спокойный какой-то. Без привычного задора. Ну и побитый, конечно, хоть в этом Лиса не соврала… Глянул на Яра, без разрешения протиснулся мимо.

– Ну и тебе не хворать,- в коридор он прошёл, как когда-то бывшая подруга – по-хозяйски, из-за чего Яра кольнуло точно иголкой.- Выглядишь кошмарно, точно с креста снятый. Сдыхоть сдыхотью, а я-то наивно полагал, что кости не худеют.

Против воли ухмыльнулся. В этом весь Сашка – сказать какую-нибудь глупость, чтобы склеить острые края не вяжущегося разговора.

– На себя посмотри, жертва пыточных застенок. Тебе бы с такой мордой разукрашенной на Хэллоуине цены не было.

Парень улыбнулся в ответ. Хорошо папашины дружки постарались – лицо у друга превратилось в один сплошной синяк. Ядовито-зелёный с фиолетовыми разводами по прошествии нескольких дней. С левой скулы ещё отёк не сошёл – там ссадина подсыхает. И вместо разбитой губы переспевшая слива.

– Будешь с калек скалиться, будешь битым ходить,- вкрадчиво предупредил Сашка. В его руках знакомо хрустнул пакетик с чипсами.- Тем более я с дарами. Будешь?

– Пошли сначала нормально поедим,- в животе неприятно забурчало. Яр толком не ел эти дни, аппетита не было. Зато сегодня он объявился и отыгрывался за все три дня голодовки.

– Ух ты, шоколад горячий!

– Ну…- Яр недоумённо посмотрел в восторженное лицо друга. Тот схватил предложенную кружку и выхлебал разом половину, даже не удосужившись дождаться, чтоб остыло.- Эээ… могу дать пиалу, чтоб остывало быстрее,- уже впустую предложил парень. Раньше он не замечал за Сашкой любви пить кипяток, а здесь…