Отрезок пути
Шрифт:
– Я вовсе не думаю… – начинаю было я.
– Не перебивай, пожалуйста! – она поднимает руку, и я замолкаю. – Я видела, как это бывает на распределении. Вы смотрите на будущих первокурсников снисходительно – как и положено старшим. Но ст'oит Шляпе выкрикнуть: «Слизерин!» – и все меняется. Появляется подозрительность, неприязнь. Словно ребенок только что признался в десятке преступлений, а не попал на факультет, который ему подходит. Вы словно уже примеряете на него плащ Пожирателя, для вас все мы – Пожиратели. Просто потому, что учимся в Слизерине. А хочешь знать, сколько у нас на самом деле детей
– Сколько?
– Восемнадцать. Со всех семи курсов, я специально подсчитала. Это было легко, потому что они и не скрывают это родство. Смешно, не так ли? У многих, правда, родители работают в Министерстве. Ну а где людям еще работать? Готова спорить, и у вас такие найдутся. И родственники Пожирателей, кстати, тоже. И даже те, кто им сочувствует. Они есть, просто вам не говорят.
– Не думаю, что кто-то из наших сочувствует Пожирателям смерти, – не соглашаюсь я.
– Я ведь не о твоих друзьях говорю, – уточняет Астория. – Сильно сомневаюсь, что ты беседовал по душам с каждым студентом своего факультета.
Не беседовал, конечно. Я и возражаю-то чисто по инерции. На самом деле мне и сказать ей нечего. Потому что я понимаю. Понимаю, наконец, что имел в виду Северус. Получается, что мы и в самом деле ничуть не лучше самих Пожирателей. И как только я сразу не сообразил, о чем он говорит?
– А ведь у нас и полукровки есть. И у многих отцы или матери сейчас в бегах, – добавляет Астория.
– Но почему же вы ничего не пытаетесь сделать? – спрашиваю я.
– А что мы можем сделать? Выскочить из-за стола во время ужина и завопить: «Да здравствует Гарри Поттер!»? – иронично осведомляется она, скорчив гримаску. – Во-первых, от этого не будет пользы, во-вторых, нам плевать на Гарри Поттера. Он нас ненавидит, так почему мы должны его восхвалять?
– Вовсе он вас не ненавидит!
– Кого ты пытаешься в этом убедить? Меня или себя? Да, я понимаю, что Сам-Знаешь-Кто убил его родителей. А если бы его родителей убил, скажем, целитель? Такое тоже бывает иногда. Он бы всех целителей поголовно считал негодяями? Это же смешно!
– Допустим, – я решаю не спорить, хотя мне не кажется, что это смешно. – Но сейчас Гарри здесь даже нет. А мы – есть. И вы знаете, что мы есть. Вы могли бы сказать нам, что согласны с нами, попросить защиту…
– Защиту? – насмешливо переспрашивает она. – Да ты на себя посмотри! Весь в шрамах, главный мальчик для битья у Кэрроу… Какая защита, если вы и себя защитить не можете?
«Члены Ордена даже себя не могут защитить, не говоря о ком-то другом» – звучат у меня в ушах слова Северуса. Мерлин, она ведь его чуть ли не цитирует! Он что, разговаривал с ней об этом? Да нет, это просто невозможно, он не стал бы так рисковать! Видимо, он не зря считает ее одной из лучших своих учениц.
– К тому же, мы ведь не одни, – глухо говорит Астория. – Если я начну открыто заступаться за вас, это может навредить моим родителям и сестре, а я не хочу, чтобы с ними что-то случилось. А если что-то случится со мной… понимаешь, я просто не имею права причинить им такую боль!
Я молчу. А что тут скажешь? Мне даже как-то стыдно становится. Ее слова звучат так, словно мне плевать на своих близких. Но Северус говорил и об этом – мне не нужно выбирать.
– Тем более, мне бы пришлось еще постараться, чтобы доказать свою лояльность, – в голосе Астории появляется раздражение.
– Тебе не нужно ничего доказывать!
– Если бы не ты, пришлось бы, – возражает она с горечью. – Впрочем, я бы и пытаться не стала. Бесполезно. И это еще одна причина, по которой все молчат, – вы нам просто не поверите. Решите, что мы задумали что-то против вас. Мы же хитрые, скользкие и расчетливые.
Мне хочется ей возразить, но язык не поворачивается. Я уже почти три года постоянно общаюсь с Северусом, но до меня только сейчас, наконец, дошло, насколько несправедливо мы ведем себя со слизеринцами, хотя он не раз и не два говорил об этом. А если бы я не имел с ним ничего общего? Поверил бы я сейчас Астории, или решил, что это какой-то хитрый ход, чтобы усыпить нашу бдительность и выведать тайны по указке Кэрроу? Нет. Стыдно в этом признаваться, но она абсолютно права.
Астория печально улыбается, очевидно, догадавшись о ходе моих мыслей.
– Ничего, – произносит она. – Мне тоже сложно поверить, что гриффиндорец может быть таким, как ты. Даже как-то странно.
Совсем не странно, учитывая мою бурную личную жизнь. Все-таки у меня уже есть яркий пример того, каким замечательным человеком может быть слизеринец. Только вот я почему-то раньше не задумывался о том, что среди них могут быть и другие замечательные люди. И как же стыдно, черт возьми! Мы совершенно правы, не ожидая от них ничего хорошего. Разве можно рассчитывать на лояльность человека, которого ты начинаешь считать преступником еще до того, как он действительно совершит преступление?
– Почему ты помогла мне? – тихо спрашиваю я. – Я ничем не заслужил этого.
Она криво усмехается.
– По ряду причин. Помнишь, как мы вчетвером столкнулись в коридоре? – она смотрит вопросительно, и я киваю. – Так вот, тогда я впервые задумалась, что ты не похож на других, и начала за тобой наблюдать. И мне нравится то, что я вижу. Поэтому и хочу помочь именно тебе. А если в целом…
Астория молчит так долго, что я не выдерживаю:
– Что – «в целом»?
– Если вы победите, наша жизнь превратится в кошмар, – наконец, ровным голосом произносит она. – Конечно, вы не станете отбирать у нас волшебные палочки и выбрасывать на улицу, как сейчас поступают с магглорожденными, но…
– Почему ваша жизнь должна превратиться в кошмар? – непонимающе спрашиваю я.
– Невилл, ну ты же не дурак как будто, – она насмешливо качает головой. – Моим родителям после первой войны уже пришлось столкнуться с осуждением, а на этот раз будет еще хуже. Потому что тогда не приплетали школу и учеников. Во всяком случае, не так явно. Мы-то как-нибудь справимся. А каково будет тем слизеринцам, которые поступят в Хогвартс после нас, я даже подумать боюсь. Да ваши три факультета затравят их, словно крыс, неужели ты не понимаешь?! И нам достанется. Потому что молчали. А раз молчали – значит, нас все устраивало. А что молчали не только мы, но и многие другие – это неважно. Мы ведь слизеринцы.