Отрезок пути
Шрифт:
Меня затапливает такое облегчение, какого я, наверное, еще никогда не испытывал. Словно с плеч падает огромный груз, который я носил так долго, что успел забыть о его существовании, и искренне считал частью своего собственного веса. Лучше аналогии мне все равно не подобрать. А вместе с этим грузом уходит и то, что связывало меня с Гарри. Не знаю даже, как назвать это… Словно оборвалась какая-то невидимая нить – так же, как и во время последнего приступа, но только легко, безболезненно. Пророчество исполнено, и я ему больше не нужен. Да и он мне, наверное, тоже.
Солнце постепенно заливает весь зал. Тут и там раздаются восторженные вопли. Люди срываются с мест и бросаются к Гарри, обнимая его, пожимая руки, хлопая по плечам, поздравляя.
Всеобщая радость омывает меня, но никак не может проникнуть внутрь. Мысленно я радуюсь нашей победе, но сердце в этом участвовать не желает. Наверное, это уже не имеет никакого смысла, но я подчиняюсь его зову, и бегу прочь из Большого зала, из замка – к Воющей хижине. Никто не пытается меня задержать. Никто даже не замечает, что я куда-то убегаю.
Как они могут? Как они могут так радоваться, зная, что погиб человек, который все это время защищал нас, рискуя собой? Человек, без которого эта победа была бы невозможна? Неужели их не мучает совесть при мысли о том, как они ругали его, проклинали и желали мучительной смерти? Неужели они даже не думают об этом?
Он любил мать Гарри… Черт!.. Как же больно осознавать это! Но какая сейчас разница? Он мертв… но я все еще не могу в это поверить. Я просто не понимаю, как он может быть мертв. И почему он был со мной, я тоже не понимаю. Но теперь это и не важно. Не важно…
Я бегу и бегу вперед. Как бы то ни было, я должен вытащить его оттуда, принести в Большой зал. Это неправильно, что все погибшие там, а он… он…
Добежав до буйного дерева, я останавливаюсь и выискиваю глазами тот сучок, о котором говорил Рон. Интересно, я смогу дотянуться до него мечом?.. Мечом??? Муховертку мне в задницу, я что, до сих пор держу в руках меч Гриффиндора? Похоже, что так.
Внезапно Гремучая ива успокаивается и перестает размахивать ветвями. Приятно, когда тебе идут навстречу. Я кладу меч на землю – вряд ли теперь можно опасаться, что его украдут – и ныряю в туннель у корней дерева.
Потолок такой низкий, что передвигаться приходится практически ползком. Наконец, передо мной появляется дверной проем, и я, глубоко вздохнув, захожу в хижину.
Он лежит прямо в центре – бледный и неподвижный. Пол вокруг залит кровью, а на шее зияет огромная рана. Палочка выскальзывает у меня из рук, колени подкашиваются, и я бессильно падаю на пол рядом с ним.
Я прикасаюсь пальцами к ледяной щеке и вспоминаю нашу последнюю встречу. Вспоминаю, как не хотел тогда уходить, вспоминаю его отчаянные глаза, которые теперь безжизненно смотрят в потолок. Сердце пропускает удар за ударом, и мне кажется, что оно вот-вот окончательно остановится.
Наклонившись, я целую его судорожно сжатые холодные губы, и мне в нос ударяет резкий запах полыни.
Полыни… От него всегда немного пахнет полынью, но никогда еще запах не был настолько сильным! Не считая, конечно, тех
Я наклоняюсь еще ниже. Да, так и есть – запах полыни смешивается с запахом крови, и от этого сочетания к горлу подкатывает тошнота. Не обращая на нее внимания, я приглядываюсь внимательней. Кровь свернулась, а рана уже успела затянуться. Это странно. Мне кажется, или там что-то блестит?
Подавив инстинктивный страх причинить ему боль, я прикасаюсь к ране и подношу к глазам пальцы. Похоже на … стеклянную крошку! Но откуда? Мерлин, а что если?.. Это кажется невероятным, но я должен проверить!
Пульс не прощупывается, но у меня так дрожат руки, что это еще ничего не значит. К тому же, если моя безумная догадка верна, нащупать его обычным способом вообще не получится. Я поднимаю с пола волшебную палочку и оглядываюсь по сторонам, разыскивая подходящий предмет. На глаза мне попадается небольшой камень. Пожалуй, подойдет. Припоминая уроки МакГонагалл, я сосредотачиваюсь и произношу трансфигурирующее заклинание. Камень нагревается и дрожит в моих руках, но, после недолгих колебаний, все же превращается в карманное зеркальце.
Я подношу зеркальце к посиневшим губам Северуса и отсчитываю секунды. Я должен знать точно, поэтому торопиться нельзя.
Вскоре я не выдерживаю и с затаенным страхом заглядываю в мутную поверхность зеркальца. Провожу пальцами по запотевшему стеклу и разражаюсь нервным, истеричным хохотом. Он жив… жив, черт бы его побрал!
Я не разрыдался, когда услышал о его смерти. А сейчас из глаз ручьем текут слезы, и остановить их никак не получается. Он жив – и это все, о чем я могу думать. Он жив… вот только назвать его здоровым никак нельзя. Ему нужна помощь, а это значит, что я не имею никакого права сидеть здесь и хихикать, давясь слезами.
Он жив!!! Одной этой мысли оказывается достаточно, чтобы из моей палочки вылетел серебристый дельфин.
– Снейп еще жив! Нужна помощь! Срочно!
Резким взмахом палочки я отправляю Патронуса Гарри. Кому же еще? Только в этом случае можно не сомневаться, что его услышат если не все, то многие. Дельфин исчезает, и я опускаю палочку.
Северус по-прежнему неподвижен и совсем не похож на живого человека. Если бы не зеркало, я бы в жизни не подумал, что в нем еще теплится жизнь. Я прижимаю к губам его окровавленную руку и отчаянно шепчу:
– Не умирай, слышишь! Не умирай! Ради… ради самого себя… ради того, что тебе еще дорого в этом мире – не умирай, пожалуйста!
Конечно, он не слышит меня, но я все равно продолжаю шептать. Он просто не может умереть! Только не сейчас! Это было бы слишком подло. Слишком. Только бы помощь не задержалась!
Наконец, в туннеле раздается топот, и в хижину врывается Гарри в сопровождении Гермионы, Рона и – хвала Мерлину! – мадам Помфри. Я вскакиваю на ноги.
– Э-э-э… Невилл… а с чего ты взял, что он жив? – неуверенно спрашивает Рон, косясь на окровавленное тело.