Отряд
Шрифт:
– Значит, не Джером…
Митрий задумчиво почесал за ухом:
– Погоди, Иване. Тут так, с маху, не решить. Хорошо бы еще выяснить, не делал ли кто с тех картин списков. Ну, копий, как их французы называют. Признаюсь, эта мысль мне уже позже пришла… Ничего, выясню… Так, теперь - о Никодиме Рыле. Тот тоже оказался в отъезде, в Каргополе, но супружница его показала, что картину Никодим покупал, но не для себя, а в подарок какому-то важному чину, какому - она не ведает. Ничего, вернется Никодим - расскажет!
– А когда вернуться должен?
–
– Добро. Выясни.
– Иван покосился на дверь - в коридоре по-прежнему шумели.
– Да что же они орут там?
– Ясно что - над Галдяем насмехаются. Лошадь-то он проворонил.
Встав с лавки, Иван заложил руки за спину и прошелся по горнице:
– Что-то Прохора долго нет.
– Ничего, явится, - Митрий махнул рукой и задумался.
Какое-то время в горнице стояла тишина, прерываемая лишь раскатами хохота за стеной и в коридоре. Иван подошел к окну, полюбовался на оранжевый закат с длинными черными тенями соборов и башен, потянулся и, взяв с подоконника кувшин, налил в стоявшие там же кружки квасу. Протянул Митьке:
– Будешь?
– Благодарствую.
– Парень долго пил, а когда напился, поставил опустевшую кружку на стол и, хитро прищурившись, посмотрел на Ивана.
– Иване, а у тебя рублев десять не будет?
У Ивана было не десять, а куда больше, и хитрый Митька об этом был прекрасно осведомлен. Потому и спрашивал.
– А на что тебе такие деньжищи?
– удивленно осведомился Иван.
– Да так… - уклончиво отозвался парень, потом не выдержал, усмехнулся: - Лесопильную мельницу на Тихвинке-реке хорошо бы поставить. Я уж с англичанами договорился - на паях, а потом и сами выкупим.
– Мельницу? Лесопильную?
– ахнул Иван.
– Ну, ты и авантюрист, Митька! А пошто в Тихвине?
– Оттуда бревна вывезти легче - по рекам сплавить иль на баркасах-насадах. Да и лесок один на примете имеется. Хороший такой лесок… и недалеко. На Москве-то, чай, уж все леса поделены - боярские либо царские, либо там, где ни рек, ни дорог нету.
Иван задумчиво посмотрел на приятеля:
– Знаешь, Митька, почему я тебе эти деньги дам?
– Потому что я тебе - брата вместо.
– Не только поэтому… - Юноша неожиданно улыбнулся столь светлой и лучистой улыбкой, что Митрий даже не сомневался, кому она предназначена. Не ему - Василиске, сестрице.
– Видишь, Митя, ведь получается, что ты у Василисы - един прямой родственник, тем более - мужеска пола… И лесопилка эта, вернее, часть доходов с нее Василиске вроде как приданое будет. Ну, а прогорим - уж останется бесприданницей, всего-то и дел!
– Ну, Иване, - выслушав, восхищенно присвистнул Митрий.
– Ну, голова.
Иван ухмыльнулся:
– Ты, кстати, как деньги в Тихвин доставлять думаешь?
– Векселем. На имя отца Паисия, судебного старца.
– Да, уж этому человеку доверять можно. Вот кого бы в отцы посаженые, жаль, далече он. Да и монах.
– Есть у меня один шустрый отрок, - продолжал
– Человек надежный, его с векселем и отправлю.
– А деньги в вексель где переводить будешь?
– Как это - где? У англичан, вестимо.
– А что, англичане и в Тихвине есть?
– А они, Иване, по всей России-матушке есть, если ты не заметил.
Оставив Митрия разбирать челобитные - ох уж, и утомился же от них за день!
– Иван, в ожидании Прохора, отправился навестить Галдяя Сукина. Незадачливый подьячий был обнаружен им в людской горнице, в компании непосредственного начальника - дьяка Ондрюшки Хвата.
– Поклон тебе, Ондрей Василич!
– входя, шутливо бросил Иван.
– Чего домой не идешь, поздно ведь?
– Здоров, Иване!
– дьяк дернул бородкой.
– Уйдешь тут, с этакими-то обалдуями!
– Он с презрением кивнул на поникшего головою Галдяя, скромно стоявшего в уголке.
– Лошадь, вишь, увели у него. Про между прочим - казенную!
– Ондрюшка вновь повернулся к подьячему: - Так, может, ты ее пропил?
– Не-е, господине… Не пью я.
– Не пьешь?
– Дьяк подскочил к несчастному парню ближе и схватил за волосы.
– А ну, дыхни!
Понюхал… и отошел разочарованно-устало. Присел на угол столешницы:
– Признайся - в кости проиграл?
– Не…
– В колпачки у шпыней рыночных?
– Как можно?
– Иль в новомодную игру - карты?
Галдяй грустно вздохнул и еще больше поник головою. Чуть оттопыренные уши его горели пожаром.
– Ну, вахлак!
– Ондрюшка Хват погрозил парню кулаком.
– Ну, погоди у меня… - Он обернулся к Ивану, пожаловался: - Не знаю, что с ним и делать.
– Так что делать? Пусть за лошадь платит - хоть в течение года, что еще-то?
– Иван вдруг хохотнул.
– Ладно лошадь, в Каменном приказе, рассказывали, лет пять назад приказную избу украли!
– Как так - избу?
– заинтересовался дьяк.
– Чтой-то я такого случая не припомню… Хотя, нет, вспоминаю смутно…
– Они там только новый сруб поставили, вечером. Утром приходят - нет сруба! За ночь украли, разобрали по бревнышку.
– Да… - Ондрюшка Хват вновь подошел к Галдяю и без замаха ударил кулаком в грудь. Подьячий скрючился, застонал.
– Повезло тебе, паря, - усмехнулся дьяк.
– Ежели б не лошадь, избу проворонил, прикинь - сколько б тебе платить?!
Поболтав еще немного, Ондрюшка засобирался домой. Проводив его до крыльца, Иван придержал за рукав скорбно бредущего следом подьячего:
– А ну-ка, пошли ко мне. Поговорим.
Заведя Галдяя в горницу, кивнул на лавку:
– Садись. Квасу испей.
Оторвавшийся от челобитных Митрий с любопытством уставился на подьячего:
– Что, коняку твоего нашли?
– Не, господине…
– И черт с ней, с конякой, - отмахнулся Иван.
– Давай-ка лучше о деле. Опросил кого, выяснил что-нибудь?