Отважные(изд.1961)

Воинов Александр Исаевич

Стремянной толкнул дверь и вошел в палату.

Соколова он увидел сразу. Тот лежал на крайней койке у окна. В палате громко разговаривали и смеялись. Увидев Стремянного, все разом затихли. С ближайшей койки на него смотрели большие серые глаза лейтенанта Федюнина, накануне попавшего под бомбежку. Ему посчастливилось: он остался жив – взрывная волна прошла стороной, – но он получил три осколочных ранения в ноги. Стремянной хорошо знал Федюнина и был рад, что тот легко отделался.

–

Здорово, Федюнин! – сказал он проходя. – Надеюсь, недолго залежишься?

– Зачем долго? Через две недели вернусь, – ответил Федюнин и широко улыбнулся.

Остальных, кроме Соколова, Стремянной не знал – это были солдаты из разных частей, но они его встретили, как старого знакомого.

– Здравствуйте, товарищ подполковник! Проведать нас пришли? – сказал усатый немолодой солдат с перевязанным плечом.

– Проведать, проведать...

– В палате номер девять все в порядке, товарищ начальник! Все налицо. Никого в самовольной отлучке нет, – шутливо отрапортовал солдат.

Стремянной улыбнулся:

– Вижу, настроение здесь боевое.

– Самое боевое, – подал из другого угла голос артиллерист с широкой повязкой вокруг головы. – Тут у нас полное взаимодействие всех родов войск – от артиллерии до походной кухни. Хоть сейчас наступай!..

– Вот и хорошо, – отозвался Стремянной, с удовольствием поглядев на его широкое, чуть рябоватое лицо со смелыми, очень черными под белой повязкой глазами. – Подремонтируйтесь тут, подвинтите гайки – и айда, пошли!..

Он миновал койку артиллериста и остановился у занавешенного окна, в том углу, где лежал бывший начфин.

– Здравствуйте, товарищ Соколов!

Соколов с усилием приподнялся с подушек. Его забинтованная правая рука была тесно прижата к груди. Он подал Стремянному левую руку и крепко сжал его ладонь.

– Я так рад, так рад... – сказал он, слегка задыхаясь от волнения и не выпуская руки Стремянного из своей. – Ведь я уже потерял всякую надежду когда-нибудь вас всех увидеть... Потерял всякую надежду остаться в живых...

По его бледным, небритым щекам катились слезы радости. С тех пор как Стремянной видел его в последний раз, Соколов, конечно, сильно переменился. Но никак нельзя было понять, в чем же эта перемена. Постарел, похудел? Да, конечно... Но не в этом дело. Бороды нет?.. Это, разумеется, очень меняет человека, но опять-таки не в этом дело... Стремянной напряженно вглядывался в какое-то отяжелевшее, как будто отекшее лицо Соколова. А тот улыбался дрожащими губами и, усаживая Стремянного у себя в ногах – в комнате, тесно заставленной койками, не оставалось места даже для табуретки, – все говорил и говорил, торопливо, обрадовано и взволнованно, словно опасаясь, что, если он замолчит, гость его встанет и уйдет.

–

Нет, какая радость, какая радость, что я вас вижу!.. – Он прикоснулся дрогнувшими пальцами к локтю Стремянного: – Вы уже подполковник, а помнится, когда вас назначили к нам, вы еще майором были. Это каких-нибудь восемь месяцев назад... Каких-нибудь семь месяцев... – Он откинулся на подушку и прикрыл глаза рукой. – А сколько за эти месяцы пережито... Боже ты мой, сколько пережито!..

– Вы только не волнуйтесь, товарищ Соколов, – сказал Стремянной, стараясь самым звуком голоса успокоить его. – Не надо вам сейчас все это вспоминать.

– Да не могу я не вспоминать! – почти закричал Соколов, и в горле у него как-то задрожало и хлипнуло. – Я сейчас, немедленно хочу рассказать вам, как я попал в плен. Вы можете меня выслушать?

– Ну ладно, ладно, рассказывайте, – ответил Стремянной, – только спокойнее. Прошу вас. Товарищи вам не помешают?

– Нет, нет, – горячо сказал Соколов, – пусть слышат все. Какие у меня секреты!.. Вы помните, товарищ подполковник, при каких обстоятельствах я попал в плен?

Стремянной кивнул головой.

– Ну так вот, – продолжал Соколов, – кроме шофера, со мной в машине ехали два автоматчика – Березин и Еременко. Когда мы уже были на полпути к Семеновке – вы помните, там должен был расположиться штаб нашей дивизии, – из-за облаков выскочило звено «Юнкерсов». Они стали бомбить дорогу... Мы остановили машину и бросились в канаву... Тут невдалеке хлопнулась стокилограммовая фугаска. Осколки так хватили нашу машину, что уже ехать на ней никуда нельзя было. Разве что на себе тащить... Что тут было делать?

– Ясное дело – брать машину на буксир и тянуть, – сказал сосед Соколова, шофер Гераскин, у которого от взрыва бака с бензином было обожжено все лицо. Сейчас оно уже подживало и почти сплошь было покрыто густой зеленой мазью; от этого он казался загримированным под лешего.

– Легко сказать, – отозвался Соколов, быстро оборачиваясь к Гераскину. – Мы, наверное, сто раз пробовали остановить проезжавшие машины. Куда там! Никто не остановился, как мы ни кричали...

– Бывает, – как-то виновато согласился Гераскин.

– Что же мне было делать, товарищ Стремянной? – Соколов схватил Стремянного за руку. – Ну, скажите хоть вы! На машине у меня сундук с деньгами, я отвечаю за них головой...

– Дело сурьезное, – сказал усатый солдат.

– То-то и есть. – Соколов на лету поймал сочувственный взгляд и ответил на него кивком головы. – Очень серьезное... Тогда я решил послать одного из автоматчиков, Еременко, пешком в штаб дивизии за помощью, а сам с другим автоматчиком и шофером остался охранять денежный ящик.