Отвергнутые воспоминания
Шрифт:
В обществе, пережившем боль, через историзм, память и связанный с ней траур может произойти открытие нового и произойти оздоровление общества. Я имею в виду не слепой национализм, а межчеловеческое понимание и чувство эмпатии.
НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ, УВАЖАЮЩАЯ НАЦИОНАЛЬНЫЕ МЕНЬШИНСТВА
У войны могут быть разные последствия. Освободительная война (1918–1920) соединила воедино национальные меньшинства Эстонии. Отдельно взятая нация не противостояла другой нации (такой след оставила советская оккупация с ее русификацией), а была своеобразным высшим идеалом, залогом которого должна была стать гарантия быстрого развития
По данным переписи населения на 1 марта 1934 года, в Эстонии проживали представители 51 национальности, но сотни тысяч было только эстонцев – 992 520 (88,2% от всего населения), русских – 92 656 (8,2%), немцев – 16 346 (1,5%), шведов – 7641 (0,7%), латышей – 5435 (0,5%), евреев – 4434 (0,4%), поляков – 1608 (0,1%). Меньше тысячи насчитывалось ингерманландцев – 841, цыган – 766, литовцев – 253, датчан – 228, татар – 166, англичан – 158, французов – 102, швейцарцев – 99, чехов – 92, голландцев – 32, венгров – 28, караимов – 26, греков – 25, армян – 24, грузин – 22, австрийцев – 21, итальянцев – 20, американцев (граждан США) – 18, тюрков – 16, ливов – 13, норвежцев – 12, валлонов и карелов – 10, китайцев – 9, шотландцев – 8, сербов – 5, болгар, испанцев, японцев, мордвы и води – 5, фламандцев, ирландцев, молдаван, осетин, португальцев и украинцев – 2, абхазов, бразильцев, иранцев, коми, корейцев и румын – по 1.[28]
Чувство долга, лежащее на современных обществах, является не только грузом – оно может стать источником новых начинаний. Из него может сформироваться шанс для новой истории как совокупности переосмысления прошлого и мысленного воспроизведения и познания бесчисленного количества возможностей, которые в свое время не удалось осуществить. Этот труд возможен лишь тогда, когда совершится становление и развитие памяти и истории.
При этом важно различать патологическую память, представляющую собой повторяющиеся кошмары, и живую память, которая в перспективе является созидающей. Один народ, одна нация, одна культурная общность может дойти до живого и открытого рассмотрения своих традиций, когда с помощью истории она искупит обманутые надежды, попираемые и отталкиваемые в течение времени.[29]
Интересно вспомнить, что для эстонцев поиски идентичности начались еще до Освободительной войны, через свою культуру, в т.ч. язык, литературу, певческие праздники и деятельность обществ. Находясь в составе Российской империи и под властью остзейского дворянства, только через русскоязычное и немецкоязычное образование эстонцам можно было добиться определенного социального статуса. Эстонской писатель Густав Суйтс призывал оставаться эстонцами, но одновременно интегрироваться и в Европу. Тем самым принадлежность к Европе для жителей Эстонии была сама собой разумеющейся.
Поскольку Российская империя подвергала дискриминации проживающие на своей территории национальные меньшинства, в 1910 году народы Балтии организовали в Париже Национальную лигу. Стал издаваться журнал „Les annals des nationalites”, ставивший себе целью распространение нейтральной информации о национальных меньшинствах России, а также оказание поддержки межнациональному сотрудничеству. Планировалось также создание своеобразного дворца и музея народов. Одной из важных форм деятельности организации стали межнациональные конференции. Крупнейшей заслугой, однако, надо признать то, что проблема национальностей стала звучать и на международном уровне, так, например, в 1916 году было отправлено обращение президенту США В. Вильсону с просьбой о поддержке национальных меньшинств России. [30]
Когда США вмешались
По мнению историка Ээро Медияйнена, самоопределение Прибалтийских республик можно считать, в итоге, и последними плодами вильсонского идеализма в Европе. Возможно, не особенно желанными плодами, но созревшими в последний момент, образно говоря, на острие ножа.[32] Даже гневное обращение большевика Виктора Кингисеппа к эстонскому пролетариату и крестьянам с воззванием не принимать экономической помощи Вильсона во время Освободительной войны не смогло опровергнуть идеализма свободы. Конституция только что родившейся Эстонской Республики, принятая в 1920 году и декларирующая права национальных меньшинств и гарантию их культурной автономии, в этом плане была единственной в своем роде.
По данному закону, право на культурную автономию было предоставлено русским, немцам, шведам, евреям и всем другим национальным меньшинствам, число членов которых в зарегистрированных национальных сообществах было не менее 3000 человек. Осенью 1925 появилась Немецкая культурная автономия, в 1926 году – Еврейская. Русские и шведы не настолько стремились к образованию своей культурной автономии, так как их локальное расселение давало возможность решать свои проблемы через местные самоуправления.[33]
Еврейский национальный фонд (Jewish National Fund) вручил эстонскому правительству благодарственное письмо – Colden Book Certificate за культурное признание еврейского меньшинства «впервые в истории еврейского народа». В 1933 году при Тартуском университете была открыта кафедра иудаистики, заведующим которой был избран гражданин Германии, бывший профессор Лейпцигского университета Лазарь Гулкович.
Среди преподавателей Тартуского университета были ученые из Швеции, Финляндии, Венгрии, Чехии, Польши, Англии, Швейцарии и др. стран. Кроме евреев, национальные гимназии имелись у немцев, шведов и русских. Начальное образование на родном языке могли получать и финны. Государство поддерживало создание библиотек при национальных школах.
Национальные меньшинства начали издавать журналы и газеты на своем языке. К концу 1920-х годов в Эстонии издавалось на немецком языке 10 журналов, на русском – 3 и на шведском – 2, а также по одному журналу на финском и английском языках. В 1927 году издавалось 8 русскоязычных газет, 5 – немецкоязычных и по одной газете на еврейском и шведском языках. Ряд библиотек и солидных кафе считали нужным предоставить своим посетителям возможность для чтения важнейших изданий из Англии, Германии, Франции, Швеции, Финляндии, а также Советского Союза. Иностранное влияние сказывалось во многом. Хейно Ноор вспоминает, что «Капитал» Карла Маркса, вышедший в конце 1930-х годов и на эстонском языке, изучали и в Хаапсалуской гимназии, где он учился. Хейно Ноор был настолько воодушевлен этой книгой, что целую неделю носил красную рубашку, пока учитель не заявил: «Наш Хейно теперь полон протеста».