Отверзи ми двери
Шрифт:
– Что ж, в Америке, которой всего двести лет, не демократические институты, не демократизм сознания всей нации и не суверенность судебной власти сняли проворовавшегося президента? А нас, которым уже тысяча лет, все еще за ручку надо водить да розгами воспитывать? Только этим, по-вашему, вбивают человеку уважение к собственным правам?
– Сначала та демократия избрала жулика президентом - тоже, кстати, есть над чем поразмыслить. Да и что уж, к чести ли умиляться этой чужой демократией! Какая память короткая. Неужто Хиросиму можно забыть?
– Хиросиму?
– И Нагасаки. Что-то я не слышал о суде над американским президентом. Не было его в Нюрнберге. А ведь следовало, закрыв тот процесс, открыть новый. Что могло быть чудовищней по бессмысленности этого жуткого эксперимента! Или речь шла о спасении
нации? Да в Америке и гранаты одной не взорвалось! Вы говорите о мерзости деспотического режима, а что может быть более мерзко, чем демократия, забывшая о такой вине перед человечеством, перед другим народом? Свободная нация, до сих пор не покаявшаяся в таком злодеянии!.. Демократия, власть большинства, суверенность закона, социальная
– Человек должен участвовать в жизни страны, во всяком случае, на первых, самых трудных ее порах.
– Вот видите! Да мы только и слышим о трудной поре, которая сменяется следующей, еще более тяжкой... Господи, демократия! Почему-то все забывают, что это свобода не только для одного тебя, но для всех! И для твоего соседа, которого раздражает, что ты приходишь поздно и тебя навещают женщины, для твоего начальника, которого злит борода его сотрудников, для пенсионера, ненавидящего собак, и для другого пенсионера, готового перестрелять всех кошек... Я уж не говорю о вещах более сложных - о проблемах национальных, скажем. Власть большинства! Да нет более унизительной зависимости, чем зависимость от демократического произвола коллектива. У наших интеллигентов настолько спутаны все нравственные координаты, что они считают для себя унижением поклониться Господу в храме, пасть на колени - они свободные люди и не признают никакого рабства!
– а тут же, все эти гордецы бегут кокетничать с секретаршей столоначальника, от которого зависит судьба их диссертации. А если это свободное большинство - а ведь это ваш сосед, начальник, пенсионеры предъявят вам свои права, гарантированные им суверенным законом?.. И если он мой собеседник, тот, что мечтает о закутке, - придумал, как обмануть режим, равнодушный ко всему на свете, кроме своего брюха, то уж демократию с ее миллионами глаз и суверенностью судебной власти, горящую принципами социальной справедливости - нипочем не проведет. Еще бы, коль ваша социальная справедливость станет идолом, молохом, ей дела не будет до жалкого, живущего за шкафом дурачка, ищущего Бога. Да самый добрый человек, зараженный, обезумевший от таких коллективных идей, становится зверем - мало вам, что ли, исторических примеров? Еще бы, коль суббота выше человека!
– Что ж вы предложите?
– Нет народных масс, есть люди, личность и каждый должен понять себя, осознать свой собственный нравственный долг до конца. При этом общественная деятельность не отрицается, но общество подчиняется личности, о которой оно должно заботиться прежде всего - о создании возможностей для ее духовного совершенствования, воспитания в ней сил для выжигания своих страстей, самости - подчинения высшему нравственному закону, который суть не права, записанные в Конституции, а Заповеди, возвещенные Господом.
– Опять старая, навязшая в зубах болтовня - что она дала за две тысячи лет?
– Только благодаря ей мы с вами сейчас разговариваем, а не перегрызаем друг другу глотки. Нам действительно тысяча лет - вы правы, а потому нелепо и жалко заимствовать чужой, к тому ж принципиально чуждый опыт, который бы только узаконил последствия этого страшного эксперимента. Да прав Федя, по сути-то прав! Ну куда нас завели эти мостки? Поймите, что не обогнал нас Запад, что со своими свободами он всего лишь до того додумался, об чем наши мальчики-нигилисты сто лет назад кричали. Петеньки Верховенского им только недостает - так ведь свято место пусто не бывает - родится уж обязательно и Петенька!.. Ну можно ли продолжать насилие над душой и совестью народа русского, которые каким-то чудом теплятся - но может ли это быть бесконечно! Ну можно ли продолжать идти, гатить дорогу, которая никуда не ведет упрямство это, легкомыслие, безответственность или нарочитая, злая воля? Неужто история ничему нас не может научить, ну хотя бы тому, что чудовищно подчинять личность обществу, - самому справедливому и демократическому!
– что это равносильно жертвоприношению!.. Судьба этой страны действительно в наших руках, Марк, как бы они ни казались нам - каждому из нас - слабыми. Только жертва нужна не во имя осуществления материального благополучия и справедливости - это иллюзия, изначально нелепая в мире, где не может быть справедливости и счастья - как это до сих пор не понятно!
– но во имя Христа, во имя того, чтоб вернуть народу, людям их душу, то, что было у них отнято, испакощено - и в том наша вина, коль мы еще в состоянии мыслить и себя до конца судить. Только истина освобождает человека, только любовь способна реализовать личность. Самое страшное, что здесь за эти полвека произошло, это то, что у людей отняли веру, а что вы предлагаете взамен - какие-то права, демократию, обеспечение прав и возможности отсюда уехать? Конечно, важно, необходимо, поклон вам в землю - хлеб в протянутую руку, облегчение страданий невинных, загубленных - но разве мы сейчас с вами об этом? Неужели страшный опыт нашей жизни, судьба этой страны - все впустую, и вы твердите все то же, что и сто лет назад, все о том, что для человека, а тем более для человека русского, ну никак не может быть главным? Ну какая демократия, социальная справедливость - о чем вы все, Марк? Когда последние времена наступают, когда задыхается человек от самой бессмысленности мечтаний об этой "справедливости"? Разве ему тот хлеб нужен, который вы ему насильно пихаете? Да и что вы можете предложить, когда сами уничтожаете собственную личность, запрещая себе любить, готовы принести жертву во имя уж совсем неизвестно чего...
– Если для вас помочь человеку, которому плохо, трудно, голодно, страшно неизвестно что, если он лишен элементарных прав, а вы в его протянутую руку положите свою проповедь смердящего, лживого нравственного закона, который уже тысячу лет здесь освящает все мерзости нашей истории - от костров, на которых жарили раскольников до еврейских погромов, от самого подлого
– Для меня это уж несомненно, - сказал Лев Ильич, - не только не договориться, мы и понять друг друга не можем. Для вас история своего народа лишь материал для ненависти и презрения, страшные факты, которые следует только заклеймить, а страна - всего лишь территория, годная для одного только проклятия и поношения. А для меня та же самая страна и народ - невероятное чудо не прекращающихся века страданий, живущей в них любви вопреки всякой логике и любым фактам. Эти страдания и эта любовь дарованы народу, как даруется гениальность, это свидетельство непостижимого нам Замысла и того самого бытия, над которым вы всего лишь потешаетесь. Что ж, мне в ответ вашим фактам, вызывающим у вас одну лишь ненависть, а не сострадание, другие начать приводить - о явной всем святости и освещающей все вокруг любви? Что ж, они вас убедят, что ли? Да уж ладно - убедят-не убедят. Трагедия ваша в том - не драма какая-то, трагедия!
– что самые добрые дела, за которые вы готовы принять свою муку, коль толкнула на них человека не любовь, а ненависть, так страшно и неожиданно могут обернуться! Схватимся опять - а уж поздно. Вот чего Федя напугался, может, и не понял, а почувствовал, сердцем услышал, а это подороже будет. Поношений испугался - да ведь не для себя... "Ибо нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви", - Пушкина, между прочим, слова. Да как вы ненавистью это увидите, поймете это в себе, когда наверно не способны поверить, да и услышать слов того же Пушкина, может быть, самого пронзительного из того, что сказано об этой стране: что ни за что на свете он не хотел бы переменить отечества или иметь другую историю, кроме истории наших предков - такой, какой нам Бог ее дал. Наивность и беззащитность этих слов для вас, уж конечно, да и в лучшем случае, только литература...
– Еще бы. От копошения в себе и своих собственных недоразумений, от равнодушия к чужим страданиям, от нежелания знать, что рядом на твоей крепостной конюшне происходит... Да что вы мне голову морочите!
– первый раз заметил Лев Ильич у Марка раздражение в глазах.
– Вы нормальный мужик, чуть старше меня, выпить любите, мы с вами одни и те же книжки читали, по тем же улицам бегали. Вы что... серьезно в Бога - ладно в Бога!
– и во всю эту околесицу верите?
– Какую околесицу?
– Ну не знаю. В то, что камень отвалился, Ангел спустился, Распятый вознесся и прочая и прочая - до того, что Он кому-то является и что-то приличествующее моменту возвещает?
– Преподобному Серафиму Саровскому Матерь Божия являлась двенадцать раз. И он - убогий Серафим - как-то летал над цветущим лугом, ногами не касаясь земли. Это один человек видел, которому Серафим запретил до времени рассказывать об этом.
– Ужас какой, - мрачно сказал Марк.
– И на этом основании вы строите свои предположения и концепции о спасении этой богоносной страны и отвергаете реальную возможность помогать людям? Действительно, при известных обстоятельствах вас надо бы упрятать в лечебницу. Людям жрать нечего - а вы им байки подсовываете о том, как бородатый мужик летал по воздуху. Им работать не дают, за свободное слово - в лагерь, а вы им лепечете о том, что все это на благо, и стало быть, об этой стране Господь особо печется... Ну что с вами нормальные люди должны сделать после этого?
– Как интересно, - сказал Лев Ильич, - мы с вами уже три часа разговариваем, а я ничего, ну совсем ничего про вас не знаю - и даже догадаться не могу - кто вы такой? Ну хоть какое-то бы представление о человеке, пусть ошибусь, не так пойму - со мной это часто, но хоть живая деталь, жест человеческий - закричали бы, чашку разбили, про птичку вспомнили или кошку - ну в чем люди проявляются?
– Птички, цветочки, кошка - пожалуйста, а про людей...
– Вы знаете, Марк, я не только не видел, но даже представить себе бы не мог, что возможен человек, которому бы до такой степени не иинтересно, нечего было делать внутри себя, который бы так был обращен весь во вне.
– Спасибо. После всего, я уж комплиментов от вас никак не ожидал.
– Ну чтоб вам было понятней. Мне сначала показалось, что вы... Ну понимаете - Дон Кихот. То есть мне Федя про вас рассказывал, я сам слышал про таких, как вы, все мечтал познакомиться, но не решался - казалось у меня и права нет. Кто я - обыватель. Интеллигент стесняется так себя называть, но это правда. Конечно, я обыватель, а государство - стена. Это, верно, поразительно: после всего, что было у нас, произошло - так очнуться, в этом, действительно, надежда на что-то - раз появляются такие люди. Сколько вас? А перед вами этот чудовищный левиафан. И вы все равно - твердо, чисто, до конца - идете на свой подвиг. Потрясающе!.. Но вы так страшно говорите о том, чего просто не знаете! Если б смогли прочесть открытыми глазами, непременно б услышали Его слова о том, что уготовано тем, кто напоил Его, когда Он жаждал, принял Его, когда Он был странник, одел, когда Он был наг, посетил Его в больнице, в тюрьме... То есть, речь идет о том, что если вы сделаете это любому из малых сих больному, узнику, страннику, жаждущему - вы это сделаете и для Него, для Спасителя! Но поймите, Марк, это только во имя любви! Будет ли вера или вы бунтуете против Христа, но если вы любите и во имя любви жертвуете собой за ближнего - остальное уже не важно, само приложится, найдет себя, а в конечном счете, непременно обретет Бога, Который и есть Любовь. У вас же все замешано на ненависти, вы из нее исходите, ею кормитесь. Потому я вас и понять не могу, живым увидеть. Как же вы за других жертвуете, когда сами не понимаете страданий? Какой же вы Дон Кихот? Он ведь плакал, его унижали, над ним смеялись - весь мир потешается над ним до сих пор! А как он любил! Да если вы попытаетесь выразить одним знаком, одним чувством, одной мыслью этот неисчерпаемый образ - разве это будет не любовь, в которой сошлось все, чем жил и от чего умер дон Алонсо Кихано, за свой нрав и обычай прозванный Добрым... Нет, вы не Дон Кихот, Марк, вы... ветряная мельница.