Отверзи ми двери
Шрифт:
Звякнули в дверь.
– Открыто!
– крикнул Марк и шагнул в коридор. Федя подошел к Льву Ильичу и стиснул ему руку.
– Я неправ? Да, неправ?.. Может неправ, но я не могу, не хочу делать то, за что сам перед собой не смогу ответить. Может, когда пойму, может, это... слабость и я такой жалкий, напугавшийся, сам себе лгущий, изворотливый перед собой... А ладно, все равно, спасибо вам, я даже не ожидал, как вы его сразу за глотку...
"Можно?" - услышал Лев Ильич Танин голосок.
Федя кинулся из комнаты.
"Познакомьтесь,
"Раздевайтесь, сейчас я всех чаем буду поить."
"Спасибо, мы пошли. У нас..." - Федя говорил сурово, готовый пресечь любую улыбку.
Лев Ильич вышел в коридор. Таня, уже расстегнувшая было пальто, снова его застегивала. На Льва Ильича она и не взглянула.
– Заходите, как время будет, - сказал Марк.
– Всегда рад.
– Лев Ильич, еще раз спасибо, - Федя открыл уже дверь на лестницу, но вдруг резко остановился.
– Да нет, я не о том, вы еще что-то подумаете! Я за то, что только что вам сказал...
Таня подняла глаза на Льва Ильича - она, и глядя на него, его не видела. "Ну и хорошо, подумал он, не мне ж такое..."
– Лев Ильич, идите сюда!
– позвал его Марк из кухни.
На плите пыхтел чайник, Марк колдовал над заваркой.
– Это и есть одно из доказательств бытия Божия?..
– спросил он. Убедительно. Да, с господами интеллигентами только водку пить. Спасибо, хоть сразу, а то б...
Лев Ильич присел на табуретку возле покрытого пластиком стола, у темнеющего на глазах окна. На подоконнике стоял транзистор с торчащей антенной. Марк повернул выключатель, под потолком зажглась голая - без абажура лампочка, поставил чашки, банку варенья.
– Вина нет. Да вам уж сегодня поставили... Хоть надо бы - трясет от злости. Как ни привык к таким номерам, а каждый раз руки чешутся. Вот вам доказательство, и никаких Тань, все элементарно.
Лев Ильич молчал.
– А вас действительно с работы гонят?
– Оно к лучшему.
– Что думаете делать?
– А я еще не думал. Пойду сторожем в детский сад.
– Сколько лет вы там проработали?
– Пятнадцать.
– Ого! Хотите сделать заявление?
– Чего?
– изумился Лев Ильич.
– Кому?
– О гонении за веру, на конкретном примере. Для прессы, он кивнул на транзистор.
– Или я, про случай с вами.
– Ну сделал. Дальше что? Меня восстанавливают?
– Едва ли. То есть, скорей всего, нет. Но нельзя давать спуску ни в чем.
– Чем вы занимаетесь, Марк?
– Где я работаю? В одном институте. Но это вроде детского сада, который вы себе придумали. Только денег побольше.
– Но я действительно буду сторожем, если меня возьмут.
– Что значит "действительно"?
– Это будет моим занятием.
– И все?
– И все.
– Тут уж я вам не поверю, простите. Потому что, если вы даже будете работать каждый день, хоть сторож чаще всего посменно, а верней всего,
– Вы знаете, Марк, если мы говорим всерьез, а не просто упражняемся в остроумии, то мне вам нелегко ответить. Верней, объяснить. Но поскольку вас интересуют факты, а выводы, как я понял, вы любите делать самостоятельно... Меня гонят с работы не только за то, что я хожу в церковь, верней сказать, в трудовую книжку, конечно, запишут нечто другое: "невыполнение задание по командировке". И это будет вполне справедливо. Я вернулся две недели назад, получал зарплату и ничего - просто совсем ничего за это время для редакции не сделал.
– Ну за это не выгоняют человека, проработавшего перед тем пятнадцать лет.
– Да я не про то - выгоняют-не выгоняют. Я просто к тому, что у меня было не по шестнадцать часов свободных, а по двадцать четыре каждый день. И у меня не было не только часу пустого времени, но и одной минуты, я прожил за эти две недели - с тех пор как крестился, такую жизнь, какой, наверно, не было все предыдущие сорок семь. Вот вам к разговору о том, чем я буду заниматься.
– То есть, собственными переживаниями?
– Назовите хоть так.
– Или спасением собственной души, если научно?
– Это верней и по существу.
– Ну а остальные, все вокруг - кто страдает, кого убивают, кто иначе относится к проблеме участия в общественной жизни, а его из нее выталкивают?
Лев Ильич улыбнулся:
– Этот самый вопрос я сегодня, по слабости, задал юноше, у которого даже некое физиологическое отвращение ко всякому казенному учреждению. Он просто не может переступить его порог.
– И что он вам ответил?
– Что его участие в общественной жизни выражается в том, что он стремится полностью от нее себя изолировать - хочет, чтоб его оставили в покое. Мечтает всю жизнь просидеть в закутке, за шкафом. Только там, полагает он, сможет услышать то, ради чего родился на свет Божий.
– А, это, наверно, ваше четвертое доказательство бытия Божия?..
Лев Ильич снова не ответил.
– И вы находите такую позицию достойной?
– спросил Марк.
– Спасение собственной души - это не жизнь в закутке. Вторая главнейшая заповедь Господня: возлюби ближнего, как самого себя.
– Это все абстракции. Во всяком случае, со столь пассивной позицией с преступлениями или, пусть по-вашему, со злом, не справишься.
– Помилуйте, Марк, обратитесь к собственному опыту, да разве любовь бывает пассивной?
– Любовь в современном мире, где зло угрожает самому существованию человечества, всего лишь хобби, во всяком случае, не дело для человека, чувствующего ответственность.
– Ответственность за что?
– За жизнь ближнего, которого надо не возлюбить, как вы говорите, а избавить от страданий.